Но когда маленькая серая лошадка вошла в царский сад, он увидел, что на ней сидит его любимая подруга. Тогда царь отказался отдать ее. Но дьявол всегда прихватит то, за что уцепился, он не отступит, коли уж пришел. Чародей засмеялся, взмахнул рукой — рухнули стены и ворота, ключ и рука соединились, разверзлась пропасть, чародей и красавица исчезли в ней, и земля сомкнулась над ними. Старый царь вскоре умер от горя и нищеты, ибо чародей обманул его. А вот сны его сохранились в копилке, взгляни…
Вассиана указала рукой на мелькающие по стене картины.
Вот он, больной и нищий оборванец, прислушивается к земле, и в глубинах ее, откуда обещал чародей достать гору сокровищ, ему слышится журчание родников, женский смех и пение ветра в померанцевых рощах, словно в самом центре земли цветет сад.
А вот еще один гордец и грешник. Царь Соломон выходит на охоту. Охота начинается на бескрайних просторах Атлантики, вихри проносятся от баскских долин до черно-белых склонов Каталонии; царь Соломон мчится по просторам Вечности… За кем он охотится? Всего лишь за косулей. Некогда, возгордившись, он покинул храм во время богослужения и пустился в вдогонку за косулей, и вот теперь обречен носиться по пиренейским и аппенинским небесам в погоне за призраком. Что слышишь ты? Вой ветра? Рыдания водопада? Стенания елей? Нет, это царь в погоне за своей мечтой. Взгляни, руки его дрожат от вожделения, пена накипает на губах. Он безумен. Трепещет от страсти и гнева. Ржание его коней отзывается в стонах деревьев, их железные подковы гремят в облаках. Ну, как тебе нравится? Хорош?
А вот навстречу ему мчится священник и ученый Эстебан де Гарибе. Он никогда не был правителем, не знал власти. Он был ревностный служитель науки. Он мечтал открыть все тайны на земле, он работал день и ночь, и свет свечей в его доме никогда не гас над долиной басков. Пастухи, торговцы шафраном и пухом, все окрестные жители знали, Гарибе нет дела до каждодневной обыденности, он ищет великую тайну. Но он никак ее не находил. А отступить и смириться не хотел. Отчаявшись, он призвал Дьявола. Тот явился и все пообещал. Но тоже обманул. Все открытия Гарибе обернулись злой насмешкой. И вот, подхваченный ураганом, он носится по облачным дорогам, не ведая путей, и все никак не может найти свою тайну. И он дрожит от вожделения, и у него пена накипает на губах. Но как Соломон никогда не поймает свою косулю, так и Гарибе никогда не откроет своей тайны.
То, что ты видел, свен, всего лишь несколько примеров. У Люцифера полным-полна коробочка таких историй, не хватит Вечности, чтоб все рассказать. Вот видишь, слоняется поникший юноша. Это писатель. Он был талантлив, очень талантлив. Он писал гениальную книгу, которая должна была изменить жизнь человечества, как новое Евангелие. Но Господь испытывал его нищетой и лишениями, прежде чем преподнести всемирную славу, может быть, как часто бывает, посмертно. А он был молод, он хотел красивой жизни, любви прекрасных женщин, почета и наслаждений. Тогда дьявол посоветовал ему, как добиться всего этого. Книгу свою он бросил, стал писать дешевые стишки придворным дамам и какие-то незатейливые статейки в стиле Макиавелли, а потом… дар его, продаваемый, как на рынке, поштучно и на вес, иссяк, он больше ничем не подпитывался, и молодой человек стал никому не нужен. Придворный свет выбросил его как ненужную игрушку. Отчаявшись, он попытался вернуться к творчеству, но сердце его опустело, ум развратился, душу унес дьявол. Деньги быстро таяли, от безысходности он совершил то, к чему и шел все это время, допуская грешки, один побольше другого, — к смертному греху. Он наложил на себя руки. Вот и мается теперь. А мог бы затмить Данте и Ронсара.
— Но я позвала тебя не для того, чтобы рассказывать грустные истории, как бы поучительны они ни были, — картины перестали мелькать по стенам, струящийся из зеркала свет снова стал ровным, спокойным и прозрачно-голубым. Пифон перестал вращаться и затих, опять уткнув голову в хвост…
— Ночь скоро кончится, днем всех нас ждет большое испытание… — продолжала Вассиана. — Я показала тебе все это, чтобы ты поверил, что мне есть чем торговаться с тобой, что обещание, которое я собираюсь дать тебе в обмен на услугу, — не пустой звук, я исполню то, что пообещаю. Я могла бы просто попугать тебя, могла бы приказать, могла бы обнадежить только на словах, но знаю, что человек ты другого времени, где люди уже отвыкли доверять друг другу даже в самых обыкновенных делах и требуют доказательств. Да, не удивляйся, я знаю, что ты человек не другого царства, а другого времени. И я хотела спросить тебя, хорошо ли жилось тебе там? Не голодно? Не одиноко? Был ли кто-нибудь в твоей жизни, воспоминание о ком согревало бы сердце твое теплом, и к кому хотелось бы вернуться? Любил ли ты своих родителей? Была ли женщина в твоей жизни?
— Зачем спрашиваете, ваше сиятельство? — чуть хрипло спросил Витя. — Чего от меня хотите? Продать душу дьяволу?
— Не беспокойся, — улыбнулась Вассиана и подошла ближе к зеркалу. — Не знаю уж, как ты воспримешь то, что я скажу сейчас, может, обидишься, может, обрадуешься, но душа твоя дьяволу не интересна. Люцифер охотится за великой гордыней, а не уязвленным мещанским самолюбием, его привлекают большие таланты, а не посредственные способности, его, как пыльца пчелу, манят чистые незамутненные души, а не грязноватее болотце мелких пакостей. Вот ведь и камень ты не взял, — она указала на лежавшие на покрывале аметисты, — не потому что он тебе не нужен, не потому что не желаешь богатства, а потому что просто смалодушничал, струсил. Но кто знает, может статься, что в малодушии — твое спасение. Считай, что тебе повезло. У тебя есть все шансы выйти без потерь из встречи с самим дьяволом, и притом еще с выгодой для себя. Ну как, рассердился?
Витя промолчал. Он и сам не знал, сердиться ему на ее слова, или наоборот. Вассиана взяла стоявший на стольце пузырек с красно-лиловой жидкостью и плеснула ею на зеркало. Пифон снова начал свои вращения. Голубоватый свет пожелтел и рассыпался на множество огоньков, в которых Витя узнал… огни уличных фонарей на Белградском мосту и поворот… на родную Будапештскую улицу, где жили его родители… В Питере шел дождь, рано поутру мчались автомобили в ту и в другую сторону по шоссе, разбрызгивая лужи; пешеходы, прикрывшись зонтиками, спешили на работу… А вот и подъезд дома, маленькая однокомнатная квартира, в которой на кухне поутру мать с отцом пьют чай, лица их спокойны, похоже, они и не знают, что с ним случилось, думают, наверное, в командировку уехал, никого не предупреждая, как бывало раньше не раз…
А это уже Гражданка, проспект Мориса Тореза. Лика выскочила из подъезда, раскрыла зонтик и, поглядывая на часы, заспешила на остановку маршрутки. Наверное, про него уже позабыла…
Проплыл в низко нахмурившихся тучах Адмиралтейский шпиль, и купол Исаакия блеснул мокрой позолотой… Как захотелось домой! Витя почувствовал, что комок подкатился к горлу, и он вот-вот заплачет.
— Мне приходилось бывать в твоем городе, — тихо произнесла Вассиана, — он очень большой и шумный, там много самодвижущихся экипажей, очень много людей. Они все спешат, торопятся, каждый занят собой, и никому нет дела до одинокого сердца рядом. Там даже в церковь мало кто ходит, и то только по большим праздникам. Никто не чтит Христа. Там самое место и царю Соломону, и Эстебану де Гарибе, и неразборчивому писаке, берущемуся за любую работу ради звона золотых монет в кармане. Ты испугался, что я попрошу тебя продать мне твою душу? Но прежде чем что-то продавать, надо иметь то, что продаешь, и знать какова цена того, что имеешь. Увы, в твоем времени есть множество людей, души которых не стоят и гроша. Их просто у них нет. Они всего лишь оболочки, пустышки. И людям твоего времени не надо бояться дьявола. Он — мальчик по сравнению с некоторыми правителями, имена которых, конечно же, тебе известны. Они еще и Люцифера поучат, как надо обращаться с человечеством. Уверена, что когда они умрут, он даже в ад их не пустит, потому что сам дьявол не способен изобрести для них наказания. Он побоится иметь с ними дело, как бы они не взялись за него, так что от дьявола останутся только рожки да копытца. Но человеку, каков бы он ни был, всегда дорог его дом и место, где он родился. Я хочу спросить тебя, желал бы ты вернуться назад?