Наступило недолгое молчание.
– Слушайте, удивительный человек, – заговорил вдруг прокурор, – что заставляет вас делать все это – бомбы бросать и вообще черт знает что?
– Простите, господин прокурор, но я не спрашиваю вас, что заставляет вас требовать для людей смертной казни?
– Гм… Вы – чудак.
– Таким рожден. Рад бы в рай, да грехи не пускают.
– Вы знаете, что вам угрожает?
– Еще бы!
– И вы не раскаиваетесь в своих преступлениях?
– Ни на одну минуту. Мне просто забавно это ожидание. Один раз я раскаивался как будто. Это было в Нахаловке, во время восстания, когда меня повели казаки и когда один из них предложил отрубить мне нос. Я заплакал тогда самым искренним образом – не потому, что мне стало жалко своего носа, а потому, что его отсутствие явилось бы неизгладимой приметой, которая угрожала сделать мою работу невозможной.
– Вы действительно ужасный человек.
– Что ж, – вздохнул Камо, – это моя слабость.
В голове прокурора как-то не укладывалось, что этот человек, с такой приятной, почти женственной улыбкой, с таким лицом, мог пройти столь страшный путь…
Дело слушалось при закрытых дверях. Суд состоял из председателя суда – старого генерала, двух подполковников – членов суда, прокурора, защитника и секретаря.
Одиннадцать солдат, окружив скованного по рукам и ногам Камо, с шашками наголо, ввели его в зал. Взглянув на угрюмое лицо прокурора, подсудимый дружески поклонился ему. Прокурор сумрачно отвернулся.
Допрос был короток и ясен, как и последовавшая за допросом речь прокурора.
Во время его речи подсудимый, очевидно не слушая ее, вынул носовой платок, вытер им лицо и, взглянув на кандалы, принялся вызванивать ими какой-то мотив. Только после того, как председатель суда сделал ему замечание, он как школьник оставил кандалы в покое.
Речь защитника была беспомощной и неубедительной, несмотря на все его старание. Чувствуя, что сила фактов могущественнее его доводов, он попросил у суда только одного – «снисхождения и милости».
Подсудимому предоставлено было последнее слово. Его речь длилась недолго. Он сказал:
– Я не раскаиваюсь ни в чем. Обвинительный акт точно инкриминирует мои деяния, которые я совершил. Подтверждаю их полностью. От вас я не жду ни пощады, ни снисхождения. Я буду повешен – факт бесспорный. Сегодня господами положения являетесь вы. Завтра же будем – мы. И тогда мы беспристрастно выясним и уточним, кто из нас преступники – вы или мы. Единственное, о чем я сожалею и что вызывеет во мне чувство жалости и собственной вины, это невинно убитые люди на Коджорском шоссе. Мне больно вспоминать об этих жертвах, которые мы вынуждены были принести на благо освобождения народа. Вот все, что я могу сказать.
Суд отправился на совещание и скоро возвратился назад. Его приговор находил Камо виновным в вооруженном восстании в 1905 году, в экспроприации на Эриванской площади, в побеге из Михайловской лечебницы и в попытке разбойного нападения на казенный денежный транспорт на Коджорском шоссе. За каждое из перечисленных деяний закон предусматривал смертную казнь.
Приговор должен быть приведен в исполнение не позднее месячного срока.
Камо опять препроводили в Метехский замок и поместили в камеру для смертников.
Начальник Метехского замка был поражен. Ни один смертник никогда не вел себя так, как ведет этот человек.
Камо великолепно спал. Так спят лишь люди, успешно справившиеся с важной и большой работой, счастливые, спокойные, не тревожимые никакими заботами. Каждое утро он делал гимнастику. Потом набивал папиросы, читал книги, делился с надзирателем впечатлениями о прочитанном, шутил, смеялся и даже начал полнеть.
Цвет лица его стал здоровым и свежим. Он тщательно следил за своим туалетом.
Во всем замке не было человека веселее и жизнерадостнее Камо. Именно это поведение приговоренного к повешению повергло смотрителя в панику и смущение. Уж не сходит ли этот Камо с ума, на этот раз по-настоящему?
Но врач не нашел у Камо признаков психического расстройства.
И когда смотритель сообщил все это прокурору, явившемуся в замок на свидание со смертником, прокурор ничего не сказал. Он не удивился. Было такое впечатление, будто он ничего другого и не ожидал от Камо.
Прокурор прошел по коридору и остановился у дверей камеры. Надзиратель звякнул ключами и открыл скрипящую дверь.
Камо в это время сидел за столом, углубившись в газету.
Услышав позади себя шаги, он обернулся.