Свой особый интерес у Симона. «В один прекрасный день, — сообщает 15 июля 1925 года в тифлисской газете «Заря Востока» Гига Годзиев, — Симон сознался, что хотел бы готовиться не на бухгалтерские курсы, а в юнкерское училище, чтобы, изучив военное искусство, отправиться в Турцию для освобождения армян».
Есть, обронено и в автобиографии: «В это время я был определенным националистом. Разговор с одним сознательным рабочим повернул меня совсем в другую сторону. Он мне сказал: «В нации есть хорошие и дурные, посмотри кругом: дома, театры, соборы — все построено рабочими, каждая улица мощена ими — и как они живут, никогда не пользуясь тем, что они строят. Значит, не нация нуждается в улучшении жизни, а часть ее, именно рабочие».
Духовная семинария… Бухгалтерские курсы… Юнкерское училище… Цель достаточно расплывчатая и, по мнению честно отрабатывавших свои обеды у тетушки Лизы Бахчиевой Гиги и Кобы, вовсе не стоящая. «Самое большое — из тебя получится офицер, — решительно выходя за рамки учебной программы, объяснил Коба, — оставь это! Лучше займемся другим делом!»
Симона больше не отсылали под каким-либо предлогом из комнаты Гиги, когда собирались семинаристы. Пусть остается и слушает. Пора ему!
Своим чередом, даже более энергично, шли занятия по арифметике и русскому языку. Задержались на склонении существительных. Не давался дательный падеж. Вместо «кому» само настойчиво вырывалось «каму», «камб»!
В плотных сумерках, когда с горы Мтацминда на многобалконный, знойно-каменный Тифлис сбегает свежий ветер и набирают голос зурны и дудуки, неумолимый Коба потребовал просклонять два десятка существительных. Ошибки тут же выписать длинным столбиком. Вошел товарищ Кобы, принялся рассказывать о каком-то интересном происшествии. Симон заинтересовался, прислушался, но, так как друзья говорили по-русски, не все понимал. Не выдержал, беспокойно переспросил: «Камб, слуши, камб?» — вместо «Кому, слушай, кому?». Дружный хохот был первым ответом.
«Камо, слуши, камо?» — поддразнивал Коба…
Свидетельство грузинского писателя Давида Сулиашвили:
«На конспиративной квартире я должен был познакомиться с неким Камо, доверенным подпольного Тифлисского комитета РСДРП. Я представлял его пожилым, бородатым, с нахмуренным, серьезным лицом.
После непродолжительного ожидания в комнату вошел парень с черными густыми волосами и улыбающимися глазами. «Это Камо!» — представили мне его мои друзья.
Но что это? Мы, кажется, были давно знакомы?
— Парень, твое имя же Симон, Сенько, почему тебя называют Камо? — спросил я, узнавая своего горийского соседа.
— Не знаю, во всем виноват этот Коба, — тихо проговорил новоиспеченный Камо. Торопясь перевести разговор в деловое русло, он протянул мне тугую пачку желтоватых листков. — Это тебе распространить.
Я тут же принялся читать нашумевшее впоследствии обращение эсдеков к тифлисским рабочим. Густой черной краской большими неровными буквами было напечатано:
«Призываем вас на наш желанный первомайский праздник. Призываем всех, кого давит капитал и притесняет царское правительство, всех, кто недоволен своей горькой участью, всех, кто осознал, что для улучшения положения необходима борьба. Призываем всех в первомайский праздник единодушно и энергично заявить наш протест против современного общественного и государственного строя».
— Кто писал? — вырвалось у меня.
— Кто писал, тот в Метехах. Прошлой ночью взяли.
Камо крепко сжал мою руку. Первым ушел».
Первые обыски, аресты с ночи на двадцатое марта. Увезен в Метехский тюремный замок Виктор Константинович Курнатовский. Сердечный, разносторонне образованный человек. В Тифлис он приехал по совету Ленина — они вместе отбывали ссылку в Енисейской губернии, — пользуется огромным влиянием, успевает многое сделать для распространения в Закавказье марксизма и упрочения связей русских и грузинских социал-демократов.
Желтоватые листки прокламации в Главных мастерских Закавказской железной дороги… На табачных фабриках… В вагонах конки… В караван-сарае… На центральном Головинском проспекте[5]… В казенном театре… Всюду. На русском, грузинском, армянском языках. Кто печатает, распространяет, когда все «освещенные» агентурой в Метехах?!
Ничего обнадеживающего сообщить в Санкт-Петербург губернское жандармское управление не в состоянии. «Выяснить своевременно деятельность и личный состав революционных кружков, влияющих на рабочих, совершенно невозможно. С одной стороны, недостаточность наблюдательного состава, совершенно переутомленного работой; с другой — заключение под стражу также не дало должных результатов, так как ввиду переполнения тюрьмы одиночное заключение не могло быть осуществимо».
В Тифлис стягиваются войска. Казачьи сотни хоперского полка, эскадроны драгунского нижегородского, пластунские и саперные батальоны. Отменены все отпуска господам офицерам гренадерских тифлисского и мингрельского полков. Вскоре после полудня семнадцатого апреля главноначальствующий на Кавказе князь Голицын собственноручно утверждает дислокацию войск у мостов через реку Куру, также на площадях и главных перекрестках.
Во вторник, семнадцатого. Заблаговременно, стало быть. Невысокий крепкий парень еще успеет мелькнуть во многих местах. Друзья у него всюду. А кто он сам — попробуй разбери.
За Курой — на Песках, Авлабаре, на Майдане и в Харпухах он в черных широких шароварах, атласной красной рубахе, туго перехваченной толстым серебряным чеканенным поясом. На верхней губе маленькие усики. На щеке курчавится кустик волос. По всем статьям шумливый, задиристый кинто-карачохели — уличный торговец зеленью, фруктами, рыбой. Весь товар легко умещается на деревянном блюде — табахи, непостижимо каким образом прочно пристроенном на голове. В Надзаладеви и Чугуретах он, как все встречные, в рабочих замасленных брюках и косоворотке. В центре города — чинный гимназист. В Немецкой колонии — опрятный питомец реального училища. В любом виде отнюдь не стеснен, уверен в себе.
Достаточно уверен в этом парне и Тифлисский комитет эсдеков. «Камо сумеет… Камо доставит на конспиративные квартиры новые выпуски прокламаций… Камо сообщит об экстренном решении перенести время и место демонстрации».
Теперь в воскресенье, 22 апреля, на Солдатском базаре.
Один из тех, кого навещал Камо в Тифлисе, Баку, —
Сергей Яковлевич Аллилуев[6] напишет десятилетия спустя:
«Настало воскресенье. Утром я вышел на улицу. День выдался теплый, ярко сияло солнце. Я свернул на Кирочную улицу, миновал Верийский мост и поднялся к Головинскому проспекту. В конце проспекта было много гуляющих. Среди них я узнал рабочих мастерских и депо.
Кое-кто из гуляющих был одет не по сезону: в теплые пальто и кавказские овчинные шапки. В таком же одеянии оказался и Вано Стуруа[7].
— Ты что, болен? — поразился я.
Вано приподнял шапку, улыбнулся.
— Здоров.
— Чего же ты оделся так?
Вано придвинулся ко мне и зашептал на ухо:
— Понимаешь, мне и другим товарищам предложено выступить во главе группы… Понимаешь? Значит, первые удары казачьих нагаек примем мы. Пальто и папахи смягчат удар. Понял?
— Понял.
— То-то же, умно ведь?
Это было придумано действительно умно, потому что полиция уже появилась. В каждом дворе Головинского проспекта и Дворцовой улицы были расставлены полицейские наряды.
…Вано Стуруа бросился к группе рабочих, выступавшей посередине проспекта. Послышались дружные возгласы:
— Да здравствует Первое мая!
— Долой самодержавие! Да здравствует свобода!
С пением «Варшавянки» мы двинулись к центру. Откуда-то прискакали казаки. Завязалась борьба. Нашу группу рассеивали в одном месте, мы смешивались с толпой и вмиг появлялись в другом. Так продолжалось несколько минут.
Полиция, казаки и дворники, налетевшие со всех сторон, заполнили проспект. Они стали теснить и избивать демонстрантов. Небольшими группами мы пробивались сквозь цепь и окольными путями направлялись на Солдатский базар, куда по договоренности мы должны были прибыть.
5
Головинский проспект — аристократический центр старого Тифлиса. Ныне — вместе с Дворцовой улицей — это проспект Руставели.
6
7