И признание того, кто произвел переполох, еще долгое время будораживший «высший свет» Тифлиса. Признание Камо:
«Я забрался на галерку, ждал того момента, когда Гамлет увидит тень своего отца и все внимание публики всецело будет направлено на сцену. В это мгновение я швырнул пачку прокламаций в пятьсот штук по направлению к центральной люстре. Они полетели, как белые голуби. Произошло большое волнение, публика начала хватать прокламации, а жандармский ротмистр, известный своей свирепостью, носился и отбирал у публики прокламации. От одной светской дамы ротмистр чуть не получил пощечину. Дама ему с ненавистью говорила:
— Вы, блюститель порядка, почему же вы это допускаете? Теперь, по крайней мере, дайте прочесть листки. Бог мой, как вы плохо воспитаны!
Я, пользуясь суматохой, ускользнул из театра, перешел на противоположную сторону Головинского проспекта и стал наблюдать, как полиция всех обыскивала и подозрительных людей арестовывала. Я наблюдал и смеялся над глупостью полиции. Потом я отправился в дом Аршака Зурабова, где было много других товарищей, и рассказал им обо всем. Они хлопали меня по плечу и называли героем дня. Эта похвала товарищей была приятна и доставила большое удовольствие. Такие штуки в театрах я повторял в продолжение года много раз…»
Нередко повторял в качестве практических занятий с подопечными из нелегальных ученических кружков. Одних приходилось придерживать твердой рукой — слишком лезут на рожон. Других подбадривать — не в меру опасливы. Случаются белоручки, пустомели. Категория для Камо вовсе неприемлемая.
«Группе из трех человек я предложил разбросать прокламации вечером в театрах. «Мы попадемся из-за этого мелкого дела, — отвечали они: — Нам не удастся окончить учение и позже сделать что-нибудь большее. Если мы окончим учение, то впоследствии принесем больше пользы».
Я всячески уговаривал их, доказывая, что только тот, кто может и хочет делать маленькое дело, будет в состоянии со временем исполнить и большое. Они меня очень рассердили своим отказом».
Не знает Камо, что за много времени до его спора с любителями «больших дел» в далекой сибирской ссылке Владимир Ильпч Ульянов исчерпывающе определил самую насущную потребность: «чтобы вести систематическую борьбу против правительства, мы должны довести революционную организацию, дисциплину и конспиративную технику до высшей степени совершенства». Специализация на «технике» требует, «мы знаем это, гораздо большей выдержки, гораздо больше уменья сосредоточиться на скромной, невидной, черной работе, гораздо больше истинного героизма…»[11].
Как у всякого наставника, у Камо есть особенно близкие сердцу воспитанники — веселый, сильный юноша Серго (при крещении ему в честь деда дали имя Григорий, Григорий Орджоникидзе, но родные и близкие, позднее и соученики — все зовут его Серго) и в противоположность ему стеснительная, хрупкая девушка Джаваира.
У Камо никаких сомнений — хорошо или плохо он поступает, так рано вовлекая сестру в нелегальную деятельность. Свято уверен, что забота о будущем Джаваиры требует указать ей единственно достойный путь. По его, Камо, понятию. В личных записях Джаваиры, также в официальных документах обозначен год ее вступления в РСДРП — 1904-й. Стало быть, в шестнадцать лет. Но еще до того. «В Тифлисе, в узком переулке, выше серных бань, для срочного изготовления прокламаций был установлен печатный станок. Камо работал, я помогала, — расскажет Джаваира. — После печатания готовые прокламации я переносила на конспиративные квартиры, а оттуда их распространяли по заводским районам.
Я переодевалась в татарское[12] одеяние, покрывалась татарской чадрой, надевала на ноги коши, а под чадрой прятала прокламации. Для того чтобы искусно обмануть шпиков, Камо, обладавший большой наблюдательностью, придирчиво учил меня походке тюркской женщины и умению носить чадру».
Занозистый юноша Серго — их знакомство с Камо началось со столкновения — двумя годами старше Джаваиры. Он и успел уже побольше. У себя в веселых горах Имеретии, где круглый год вскипают волной, звонко дробятся о камни студеные реки и играет пятнистая форель, Серго низверг… царя! Если не живого, то, во всяком случае, его портрет со стены двухклассного министерского училища. И растоптал. В знак протеста против исключения из училища крестьянского нищего мальчика Самуила Буачидзе, повинного только в том, что публично возразил попечителю Кавказского учебного округа.
С осени 1901 года осиротевший Серго в Тифлисе. Учится на казенный кошт в фельдшерском училище при Михайловской больнице, живет в пансионате. Довольно скоро обретает доступ в круг видных грузинских революционеров. Избран в общегородской нелегальный ученический центр.
С Камо они столкнулись в подпольной типографии, куда оба весьма часто наведывались. Камо в качестве уважаемого крупного заказчика. Серго в роли поскромнее — чтобы помочь выправить корректуру, повертеть колесо «американки» — печатной машины.
Камо всякий раз являлся в новом, совершенно отличном обличье. То он щеголеватый грузинский князь в тонкосуконной черкеске и дорогой каракулевой папахе, то почтовый чиновник в пенсне на черном шнурке, то подвыпивший кинто или фаэтонщик… Серго таращит глаза, вертится поблизости. Быть может, он еще какое-то время соблюдал бы запрет вступать в разговоры, тем более расспрашивать о занятиях и подлинных фамилиях. Довольствовался бы тем, что знал ни на что не похожее имя этого поразительного человека. Не кавказское, не русское — просто Камо. Есть такое грузинское слово «кама», так это то, что по-русски «укроп», «травка». Все так загадочно…
Прорвало, когда за прокламациями, заказанными Камо, пришла пожилая прачка с майдана, с большой корзиной белья. Лишь по голосу, если хорошо прислушаться, можно было узнать старого знакомого. Серго держался, не подавал виду, а прачка, явно потешаясь, предложила: «Кацо, иди ко мне в помощники!»
Тут же сработала имеретинская привычка подсыпать в разговор перцу. «Кому помогать, батоно Камо, князю или прачке?» — «Ты о другом позаботься, как бы с тобой чего не случилось с испугу! Мальчишка!»
У обоих появилось желание затеять рыцарский поединок. Первым опомнился более старший Камо — ему без малого двадцать один год, Серго около семнадцати. Протянутая рука немедленно горячо пожата. Долгие годы идти им вместе, быть друзьями, самыми близкими.
Пока оба вне подозрения у полиции. Несколько месяцев еще останутся на свободе. Для Серго неповторимая возможность перенять у Камо то, что не вполне исчерпывающе можно назвать: смелость, оригинальность, настойчивость, неистощимость.
Обучение мастерству больше практическое. И не без озорства. Вроде того что увесистая пачка прокламаций во время премьеры «Ромео и Джульетты» угодила в голову помощника главноначальствующего на Кавказе. Утром по городу достоверный слух: «В Казенном театре покушение на самого Фрезе… С галерки метнули бомбу!..» Для успокоения публики в газете «Кавказ» по всей форме опровержение властей. И, естественно, без огласки имен возмутителей спокойствия строжайший разнос от Тифлисского комитета эсдеков…
В следующие годы Камо точно так же будут выговаривать за склонность к озорству, за предельное своеобразие иных его поступков. В расчете: авось хоть немного побережет себя. А что изменится, перестанет быть самим собой, это никто в мыслях не держит. Да и кому тогда поручать все то, что по обычным человеческим меркам невыполнимо?!
Камо охотно подставляет плечи. Помимо сверхобостренного чувства долга, ему крайне интересно и откровенно радостно от того, что его энергия, самообладание, дерзость, вероятно, и задатки большого актера снова взяли верх в труднейшем поединке. Его натура, характер.
За время небольшое — с весны до осени 1903 года…
В Тифлис по одному, по два добираются как умеют делегаты Первого съезда социал-демократических организаций Закавказья. С берегов моря Каспийского и моря Черного, с марганцевых разработок горных Чиатур, из долин Имеретии и Карталинии. Всех надо встретить на тайных явках, поместить в надежных квартирах. Проследить, чтобы по кавказской привычке не ходили гурьбой по городу и не ввязывались в шумные уличные споры. Самое главное — не привели бы «хвоста» — полицейскую ищейку, филера. Всё полностью забота Камо, его рабочей дружины. За ним и охрана съезда. Во все четыре дня заседаний. Организационная комиссия надеялась, что управятся быстрее. Оказалось — невозможно, слишком жгучее решается.
11
Статья «Насущный вопрос» написана поздней осенью, предположительно в октябре, 1899 года. Впервые напечатана в 1925 году в «Ленинском сборнике» III. Вошла в четвертый том Полного собрания сочинений В. И. Ленина (стр. 194, 195).
12
Татарами в дореволюционные годы на Кавказе называли азербайджанцев, всех других мусульман.