В весьма поредевшем составе собирается Временный комитет из подпольщиков, готовивших демонстрацию. С опозданием, что отнюдь не в его правилах, входит разгоряченный Камо.
— Слава богу, нашел!
Общее недоумение. Всего несколько часов назад сам Кацо для встречи выбрал этот серый, без окон, дом по соседству с монастырем Мтацминда. Чей-то голос:
— Почему не мог найти? Где твоя голова?
— Что спрашиваешь, дорогой? Голова где надо. Покойника подходящего не было!..
Грубая, неудачная шутка? Упаси господь! Камо действительно искал «подходящие» похороны. Такие, «чтобы были в Первом районе завтра в середине дня. Мы чисто одеваемся, приходим. Собирается хорошая толпа. Все вместе — похороны, демонстрация — спускаемся от церкви на Коргановской улице вниз на Головинский. Около театра я поднимаю красный флаг. Понятно, да?»
С утра 23 февраля в старой церкви не протиснуться. Родственники и близкие покойного приятно удивлены: «Вай, сколько людей пришло проводить несчастного!»
«В 12 часов похороны двинулись от церкви к Головинскому проспекту. По пути присоединились многие другие. Накопилось несколько сот человек, — передает ближайший в этот день помощник Камо Асатур Кахоян, более известный в кругу большевиков под псевдонимом Банвор Хечо Борчалинский. — Около театра полицейские и казаки также «склонили головы» перед гробом. Родственники усопшего зарыдали пуще прежнего. Вдруг взвился красный флаг и раздались возгласы: «Долой царское правительство!», «Да здравствует свобода!»
Полицейские, казаки, дворники накинулись на процессию. Началась жестокая свалка. Послышались проклятья и ругательства. Гроб оказался на земле…
Покуда «чины» были заняты на Головинском и полицейские врукопашную схватывались с рабочими, Камо на фаэтоне примчался на Солдатский базар, где всегда полно людей. Развернул благополучно увезенный с Головинского красный флаг, сказал маленькую речь».
Против обычного Камо похвалы не принимает, сердится. «Какой успех? Так, немного попробовали… Знаешь, скоро Первое мая?!»
Заранее в Тифлисе большего не скажешь. Подробности уже после событий. Настолько значительных, что немедленно по прибытии в Лондон пакета из Тифлиса редактор «Искры» Ленин выправляет, сдает в набор отчет весьма осведомленного очевидца.
«…Для нашего полицеймейстера Ковалева подавление движения было делом «чести» и карьеры: не раз уж ему доставалось за неумелые и несвоевременные действия. К майской демонстрации он стал готовиться с 23 февраля (после февральской демонстрации): каждое воскресенье все было наготове, скверы л сады целый день заперты — «по случаю неспокойного состояния», как ответил один городовой любопытному обывателю.
…Администрация, уверенная, что местом сборища назначена Эриванская площадь и Солдатский базар, оберегала площадь, не пропуская туда никого и оттесняя собирающийся народ в обратную сторону, как бы помогая успеху демонстрации.
Рабочие в одиночку и группами стекались к Головинскому проспекту. Чудесный весенний день, оживленные лица рабочих с цветами в руках — все это придавало проспекту небывалый вид. Чувствовалось уже какое-то нетерпение, у каждого в глазах так и читалось: «Когда же начнется?» Надо заметить, что администрация, хотя и уверенная в своем успехе, все же не поскупилась как можно лучше обеспечить его: на всем протяжении проспекта, во всех больших дворах спрятаны казаки, полиция, войско и дворники. Как полагается, всех «чинов» было гораздо больше демонстрантов.
Около 11,5 часов толпа заволновалась, часть отделилась и выбежала на середину улицы; с криком «ура!» со всех сторон стекались рабочие, бросая красные билетики с напечатанным четверостишием Пушкина: «Самовластительный злодей…» В ту же минуту красное шелковое знамя, обшитое золотом, красиво развеваясь, высоко поднялось среди улицы. Толпа в 400–500 человек, тесно окружая знаменосца, с восторженными криками двинулась по направлению к Казенному театру… Во всех действиях рабочих замечалась удивительная сдержанность и организованность, чему, главным образом, нужно приписать удачу демонстрации. Масса гуляющих с любопытством следила за этой картиной, которая оставила глубокое впечатление.
…Шествие демонстрантов уже спустилось к Саперной улице, когда подоспели казаки и войско, прилетел разъяренный неудачник Ковалев со своей свитой: ему только оставалось вымещать бессильную злобу… Дико было смотреть на человека, у которого на левой стороне мундира университетский значок, а в правой руке казацкая нагайка, которой он очень умело расправлялся. Выхваченных из толпы били до потери сознания и отправляли в участок… Избитые хотят начать судебное преследование. Многие тифлисцы вызвались быть свидетелями; в числе последних указывают на нескольких офицеров… Могу подтвердить, что один офицер заступился за манифестанта, за что и был арестован».
Корреспонденту «Искры» никак нельзя приоткрыть, кто в тайне все готовил. Хоть как-то намекнуть, что есть в Тифлисе неугомонный такой человек — Камо. Из крепкой плоти, с душой большого ребенка. Он поднял руку, выпустил в высокое небо три красных шара. Сигнал начинать рабочее шествие…
Все за время небольшое — с весны до осени 1903 года…
4
За несколько минут до прибытия в Батум пассажирского поезда № 5 жандармский унтер-офицер Илларион Евтушенко заступает на дежурство. Для удобства наблюдения он помещается на краю платформы, близ станционной лавки.
Ввиду неблагоприятной погоды — вторая половина ноября, сезон затяжных дождей — приезжих не так много. Совсем незатруднительно каждого пронизать оценивающим полицейским взглядом. Кому почтительно откозырять, на кого для порядка прикрикнуть. Категорически неодобренных — тех на допрос…
В поле зрения унтера молодой человек. Служака прикидывает: «Одет как господин. Пальто в клетку. Котелок. Перчатки… Оные отсутствуют… В каждой руке багаж. Барин не станет!.. Спросить паспорт или погодить? Шагает как порядочный, по сторонам не зыркает. Как насчет фаэтона распорядится? Не берет!»
— Извольте паспорт! — рослый унтер преграждает Дорогу.
«Я предложил ему денег, чтобы он отпустил меня. Я предложил пятнадцать рублей, потом двадцать и наконец все, что у меня было, — двадцать пять. Но унтер-офицер сдал меня жандармскому ротмистру».
«Арестантское. Секретно.
Батумское отделение жандармского полицейского
управления Закавказских железных дорог
27 ноября 1903 г. № 147
В департамент полиции
О задержании Тер-Петросова с прокламациями
…При обыске в жандармской комнате у него найден скрываемый им ключ от замка чемодана, по вскрытии которого и корзины в них оказались свежепечатанные в листовом формате прокламации под заглавием «Листок борьбы пролетариата» № 4 от 15 ноября 1903 года. На грузинском языке 827 штук, на армянском 146 и на русском 100 штук, всего 1073 экземпляра. В каждом экземпляре помещены статьи: 1) «Действия правительства — Железнодорожный баталион», 2) «Оплеуха самодержавию, или Неудавшаяся поездка царя в Италию», 3) «В поисках святых мощей…» Часть этих прокламаций, согласно надписи на обложках, должна им быть отвезена в город Поти.
Задержанный, по найденной у него паспортной книжке, значится жителем города Гори, внук священника Симон Аршаков Тер-Петросов, 21 года от роду. При допросе мной задержанный заявил, что он ехал из Гори в Батум для приискания места. Чемодан с корзиной ему будто бы дал в вагоне познакомившийся с ним какой-то армянин, который по прибытию в город Батум скрылся. Вообще Тер-Петросов дальнейшие показания давал сбивчивые. Дело об этом случае передано помощнику начальника Кутаисского губернского жандармского управления в Батумском округе.
Об изложенном и похвальных действиях унтер-офицера Иллариона Евтушенко доношу
Ротмистр Станов».
«Кроме листовок, у меня было крайне компрометирующее письмо. Могли арестовать того товарища, к кому оно было направлено. Мне удалось письмо незаметно со стола взять и проглотить. Когда ротмистр хватился, что было еще письмо в синем конверте, я стал уверять его, будто никакого письма не существовало, а это он принял за конверт синие телеграфные бланки…