Месть Одина была страшной. Узнику связали руки кишками собственного сына Нарви, тремя цепями приковали к трем камням, и подвесили над его лицом ядовитую змею. Жену Локи по имени Сигюн заставили держать чашу, подставляя ее под каплющий яд, когда же чаша переполнялась, и Сигюн ее опорожняла, яд капал прямо на лицо Локи, и тот корчился так, что содрогалась земля. Связанный и казнимый Локи, осужден пребывать в некоей пещере Ис до того мгновения, пока не прийдет день Рагнарек, гибель богов. Только тогда спадет проклятье, наложеное Одиным.
- Азаес, друг ты мой любезный! - вскричал Сабскаба, - я хочу тебя обрадовать, вот только что буквально вчера наступил день Рагнарек, и все ярийские боги погибли за исключением нескольких.
- Это что ж получается? - возмутился Азаес, - выходит я отсидел больше положеного срока на целый день? А-ну, быстрее развяжи меня.
В один миг Сабскаба снял с него оковы, поднял на ноги. От слабости Азаес покачнулся, начал оседать. Сабскаба тут же подставил ему под мышку свое мясистое плечо, и тот с готовностью навалился на друга всем телом.
- На воздух, хочу дышать чистым воздухом, - просил Азаес.
Поддерживая друга, Сабскаба подошел к краю обрыва, оттолкнулся и спрыгнул вместе с ним прямо на развесистое дерево. Свалившись вниз, они приземлились в реке Ис.
- Пойдем скорее, - просил Сабскаба, но Азаес не мог быстро передвигатся, хотя и имел вместо ног ласты. - Что за ноги у тебя такие чудные? - интересовался Сабскаба.
- Фух, - выдохнул он ртом воздух, а вместе с ним и кусок древесной коры, застрявший в его зубах. - Это рудименты, - отвечал Азаес, - остались у меня с тех пор, когда я перевоплощался в рыбу.
- Ну и как там среди рыб? – интересовался любопытный до всего нового Сабскаба, - может и мне перевоплотиться во что-нибудь эдакое, хотя бы в того же Трамбацумбу?
- Лучше не надо, - отвечал Азаес, - там и без нас нечести хватает.
Так поддерживая друг друга, они брели по колена в воде, но не успели пройти и сотни шагов, как снова послышался шум и треск быстро приближавшегося стада, пришлось снова бежать к дереву, карабкаться на спасительную вершину. На этот раз промчалось всего несколько носорогов, один из них с разгону врезался в дерево, оно затрещало, сломалось. Сабскаба и Азаес благополучно приземлились на огромной спине шерстистого носорога, который даже не заметил своих седоков. По всему было видно, что эта стайка носорогов пытается убежать от погони, ибо они мчали не разбирая дороги, подымая огромные волны брызг.
- Будьте вы прокляты, рогатые твари, - ругался на все лады Сабскаба, утирая одной рукой свое расцарапаное лицо, второй рукой он намертво держался за рог шерстистого носорога. «Стойте, проклятущие!» - кричал он рогоносцу прямо в ухо, а те мчали со всех ног, ибо за ними по пятам мчался табун разьяренных быков, еще больше волнуя воду. Быки бежали быстрее, чем носороги, фыркали, мычали. Теперь уже Сабскаба молил всех небесных Сварожичей о помощи, он хлестал своей плетью носорога, подганяя его со всех ног. Так продолжалось до тех пор, пока стада не приблизились к равнине. Пологий склон позволил выбратся на берег, носороги свернули на сушу, а быки умчались дальше. Освоившись на спине носорога, Сабскааба начал раздумывать, как ему теперь поступить с этим стадом носорогов. Вначале он решил пленить их всех, будто трофей. Но затем решил, что его благородство могут неправильно понять сами носороги, поэтому довольствовался только одним скакуном. Таким чудесным образом им с Азаесом удалось избежал смерти, да еще и приручить себе прекрасного скакуна, на котором они благополучно возвратились в город Асгард. Надобно отметить, что Сабскаба был не единственным из демоносов, кому удалось избежать страшной смерти под копытами свирепых животных. Несколько самых быстрых сумели сбежать, да еще в добавок ко всему пригнать множество коров и телят. Завидив Сабскабу, его любимец Бончо со слезами на глазах отбросил в сторону награбленое и бросился обнимать своего господина, целовал его руки, причитая: «Благословляю свои глаза, что они снова видят Вас живого, да еще на таком резвом скакуне».
- Ты даже не представляешь, - жаловался на свою судьбу Сабскаба, - это не езда, а настоящая пытка. Это такая кляча, коих свет не видывал, она тряслась, как хороший студень, только что кости мне не вытрясла. Она годится только для холодца, а не для скачек.
Крон же, завидя Азаеса, удивился его внешнему виду ничуть не меньше всех остальных, он тут же обнял, поцеловал героя и с первой же арбой отправил в госпиталь для излечения.
- А как же праздник? – со слезами на глазах хныкал Азаес, - я так ждал дня победы, как же он был от нас далек.
- Не думай о грустном, - успокаивал его Крон, - главное, что ты жив и здоров, а побед на твоем веку будет еще превеликое множество. Пусть другие гуляют, а ты лечись.
- Знаешь, - молвил Азаес, вытянув пред собою расплющеные руки, - я не жалею ни о чем, уезжаю в госпиталь с добрым сердцем, с чувством выполненого долга. Ибо ты Крон - воистину великий разграничитель судеб, ты сумел не только покорить Арийские народы, но и разделил их язык, и теперь они различны также, как их вид и цвет кожи.
- Не приписуй мне все эти заслуги, - смущаясь в своей скормности, отвечал тиран Крон, - знай, в этом ведре помоев есть и толика твоей заслуги.
На этом они простились. Азаеса увезли в госпиталь, а Крон отправился в город, где в это самое время началось празднование дня победы. Коров, телят, бычков да буйвалов резали и жарили всю ночь. Когда нужны были дрова, валили постройки домов, пищу варили всем скопом, а когда насытились, начали истязать пленных, ведь их было великое множество: мужчины, женщины и дети. Как это обычно принято у резвящихся победителей, плененных стали терзать огнем и мечем. Одних просто истязали, другим устраивали пытки, загоняя горящие фитили между пальцами ног и рук, третьим звязывали веревку вокруг шеи так, что глаза у них вылезали на лоб и становились словно куриные яйца. Тех, кто молчал и не издавал ни звука, чем особенно выводил из себя демоносов, просто забивали до смерти, и ни один из нещасных не избежал своей горькой участи. Надобно отметить, что демоносы не столько издевались над пленниками, сколько пытались выспросить у них, где спрятаны Арийские сокровища, о которых они столько слышали. «Отвечай, негодяй, где твои денежки?» - насмехались они над пленником, подвешивая его за большие пальцы рук и ног к четырем столбам, так что человек висел в воздухе примерно в полуметре над землей лицом вниз. Для баласта, на спину ему ложили камни, а лицо и живот палили огнем, при этом все громко смеялись. «Ты у нас теперь что? быстроходная галера?» - от души хохотали демоносы, «или скажешь, где сокровища, или с пробоиной в брюхе пойдешь на дно?». Некоторых для потехи обмазывали смолой и бросали в костер, где они тотчас же вспыхивали, их обожженные трупы сбрасывали в большую кучу таких же изуродованых тел, большинство из которых невозможно было распознать, да никто этого и не делал, а зачем. Всех распознает погребальный костер. Празднества продолжались всю ночь, а на утро началась настоящая помойка - купание в реке Ксаранд, которую Крон тут же переименовал в Ефрат в честь своего любимого полководца Евфрата. Демоносы вылавливали из реки утоплеников, но не затем чтобы похоронить их разлагающиеся тела, как повелевает печальный долг скорби, а чтобы снять с них одежды и отрубить пальцы, на которых были кольца, а тела опять бросали в реку. Долго еще потом к берегу волны прибивали человечьи кости, а их черепами демоносики играли вместо мячей. И лишь только тиран Крон не принимал в этом никакого участия, он с чувством глубокого душевного удовлетворения смотрел на разрушенный город Мидгард и несказанно радовался своей удаче. «Сбылась моя мечта» - думал он, «теперь я стал полноправным властелино земли, мне подчиняются народы… Лишь бы только там, в Европе наши доблесные Атланты, преломи хребет варварам, а то моя истрепаная армия, от которой осталось всего ничего, уже не сможет им противостоять».
Колесница солнца