нал, что это - лишь эфирные сгустки материи, обличенные в оболочку страха и прочих гадостей. Стоило ему только метнуть свой грозный взгляд, как граи тут же прятались, украдкой выглядывали из-за укрытий и снова ищезали в только им одним известных тупиках и переходах лабиринта. Ну вот и конец - тоннеля длинною в жизнь, путники вышли на открытое место. Это была небольшая пещерка, сплошь увешанная причудливо свисающими сталактитами и такими же зелеными сталагмитами, чуть освещенная фосфорическим сиянием земной породы. Вот так чудеса! И это на краю мироздания, в самом отдаленном уголке чистилища. Вернее, в самом его дальнем, и никогда неиспользуемом заброшеном тупичке. Только случайно забредшая душа могла попасть сюда, да и то находила свою неминуемую гибель, настолько сильным была вонь от едких кислотных испарений, и каких-то ядовитых газов, исходящих из недр земли. От расплывчатого свечения сталагтитов и сталагмитов стало намного светлее. «Куда мы попали?» - интерсовались путники, всем своим нутром ощущая, что это место не сулит им ничего хорошего. И правда, в этом отдаленном уголке мироздания, больше похожем на душегубку, насквозь пропитанном кислотными испарениями, жить могли разве что бактерии. «Тут, за медным забором, находится склеп самого царя Тартара» - обьяснил Крон, отворяя небольшое окошечко вроде корабельного лючка, закутанное в туман неслыханных ужасов и омерзительных кислотных запахов. С большим усилием ему удалось отворили окно, через которое они смогли взглянуть в небольшую оббитую медью келию. И тут же зловонно кислотное испарение вырвалось из стесненной гробницы живого мертвеца. Оно сильно ударило в лицо, в нос, забило памороки, и чуть не свело с ума. Через время, свыкшись с едкими запахами, они с нескрываемым любопытством принялись шарить глазами по этому загадочному, потустороннему помещению, расматривая незатейливую обстановку, мебель, столы, стулья, лавки, предметы быта и домашнюю утварь обитателей Тартарары. Стены, пол и потолок покрывали позеленевшие медные листы железа, вся обстановка и само помещение отражались в них, будто в калейдоскопе призрачных видений и фееричных образов. Кто бы тут мог выжить, думали гадали путники, пытаясь сквозь блики отражений рассмотреть обитателей Тартарары. И тут их глаза встретились. Эти глаза напротив буравили их пронзительно тусклым потусторонним взором. «Свят-свят-свят» - шептали путники, прикрывая очи. А глаза напротив неотрывно следили за ними и даже не моргали. Сквозь мириады отражений со всех сторон на них смотрели большие впалые глаза тысячеликого владыки Тарона - царя счастья, как его когда-то величали подданые. «Неужели это он?» - буквально выдавил из себя Феникс, рассматривая то, что осталось от некогда великого правителя. А вид у него был и в прямь не очень. Короткие кривые ноги поддерживали высохшее костлявое тело, представляющее собою комок сухожилий, и такие же длинные костлявые руки, увитые драгоценными перстнями. Старик буквально зарылся в свою рыжую бороду, ибо она отросла такой длины, что он опоясывался ею, словно кутался в одежды. Впалые глазницы выцвевших глаз и лицо, несущее глубокий отпечаток покорности своей судьбы и скуки. Вселенская скука прочно засела в хрусталиках его глаз, которую не могло прогнать даже искренее, живое удивление, вызванное открытием окна. «Откуда сквозняк? Кто отворил окно?» - ворчал старик часто и невнятно. «Я спрашиваю, кто напустил сквозняков – пты, совсем на гол, рех, но, лех, закрул, шмыг, форт». «Что с ним? Параноя, бред, или он умирает?» - спрашивал Феникс. «Нет» - отвечал Крон, «мы пришли вовремя, он еще долго будет жить…».Старик сделал несколько неуверенных, странных движений, здороваясь протянул руку к гостям, и все оцепенели от ужаса. Это была даже не рука, а некое подобие мертвячины. Кисть скелета, каждый палец которой был унизан драгоценным камнем, вот такой величины вот такой ширины, что с трудом пролезала в окошко. Но делать нечего, нужно здороваться, раз пришел. Крон был не из брезгливого десятка, но поздоровавшись начал судорожно размышлять, где бы помыть руки и желательно с мыльным корнем, но такой возможности не было, и ему пришлось вытащить из дорожной сумки гостинцы – подарки. Незаметно вытирая руки о свертки и пакеты с незатейливой снедью, протянул их старику. «А мы с подарками» - объявил он во все услышание, развязывая тугой узел. Из переметной сумы тотчас же выскочил красивый, белый петух, влетел в окно, устроился на мраморное ложе, поднял голову, встрепенулся крыльями и весьма громко запел «Кукарекуууу», чем несказанно обрадовал старика. «Зачем он мне?» - спросил Тартар. «Я принес эту птицу для того, чтобы Вам не надо было каждую ночь ходить искать день, обьяснил Крон. Петух будет приносить день прямо в дом, и Вам не прийдется так уставать. Вы устройте его на ночь где-нибудь повыше и ждите. Если петух пропоет в первый раз – значит день еще далеко. Как пропоет во второй раз – значит день близко. Как пропоет в третий раз – значит день уже тут на дворе». Тартар многозначительно скривился и ответил: «Я издавна не переношу громкоголосых звуков, и немогу принять столь назойливого крикуна, да и к чему он мне». «Чтобы будить тебя на рассвете» - отвечал Крон. «Я не встаю на рассвете, а время сна я и так не просплю». Тогда Крон произнес короткое заклинание «Итчоп переданы, итреч переверданы чох чох чох», и петух вдруг взял и сменил свой окрас, полиняв из белого в лилово-сиреневый цвет с фиолетовым отливом. Отныне он не потревожит тебя своими криками, только будет менять свой окрас, переливаясь словно саламандра. «Зачем мне еще одна саламандра?» - ворчал старик, «мне и своей нечести хватает. Ты бы Крончик только знал, сколько здесь всякой всячины ползает, присмыкается и копошится в этом затеряном уголке мироздания. Ну да ладно, пусть остается. А там у тебя что в свертках?» «Вот» -протягивал Крон свертки, бурдюки и пакеты, «вон в этом пакете вяленая саранча и сушенные кузнечики, а в другом - травяной сбор, там и чебрец, и полынь, и розмарин, корица, чертополох и много чего на случай болезней, простуды или насморка. А в этом бурдюке - напиток богов Спиритус. Я сам его варил, на травах настаивал, очищал-фильтровал, змеиными ядами пролуживал. Лучше любого элексира и целебных капель. Такой вкуснятины ты еще не пробовал». С этими словами он откупорил пробку и, налив спиритус в кратер, предложил старику. Тот выпил одним глотком и тут же весь как-то сморщился, скрутился, сжался в комок, а затем сплюнул. «Какая гадость. Фук Нук Пук. Настойка на клопах» - сказал он, закусывая вяленой саранчой. «Как вы такую гадость пьете там наверху, разве это питье достойное богов? Вот я тебя угощу, ты лучше моей настоечки попробуй». Сказав так, Тартар воровато оглянулся по сторонам и сделал знак, чтобы и те соблюдали тишину. «Тшшшш шшш ш тишшше» - прошипел он, чтобы моя женушка-Кампочка не увидала, а то такой вой подымет, что просто уши закрой, глазки прикрой, ложись и туши свет. А если она начинает брыкаться, тогда только держись. Он достал из-под кровати сосуд голубого обсидина с алебастровой белой крышичкой, осторожно влил его содержимое в небольшие кратеры зеленого шифера, величиной напоминающие наперстки. Жыдкость, котору Тартар наливал в сосуд, дымилась зеленоватым дымком, резала нос и выжигала глаза колючим кислотным запахом. Только это, казалось, не страшило старика. Он аж подпрыгнул от предвкушения, самодовольно потирая руки, протянул Крону наперсток зеленого шифера. «Испей и ты моей настоички». От ужаса и страха у Крона перевело дыхание. «Да ведь это же солянка. Соляная кислота» - сказал он пугаясь, если ее выпить, сразу смерть. «Что ты понимаешь» - бурчал Таратар. «Это не солянка - это царский нектар, тут не только соляная, но и азотная, и фосфорная, и ортофосфорная кислота а для аромата добавлено немного плавиковой эсенции. Я их лично собирал вон с тех сталактитов, смешивал, сбраживал, настаивал и дезактивировал. Вот сколько ее у меня, все потолки пропитаны, разъедают кислоты медные стены, их уже давно нужно асбестом перекрыть, чтобы на голову не капало. Сделай милость, пришли кого-нибудь из мастеров Тельхинов, чтобы крышу поремонтировали. Только передай там кому следует, чтобы этих халтурщиков Ардунавандунума, Анхесенпаамма, Уиндмиллхиллцама, Мушхушшунанайта, Патиниоттинита и Кецакоатлибобо больше не присылали.» «Ладно» - согласился Крон, «только пить я это не буду». Тартар аж скривился от неуважения, стал настаивать « А я тебе говорю, пей не пожалеешь. Это же царский нектар, напиток достойный титанов. Титан ты или не титан?!». Крон отвечал морщась: «Вообщето я титан, но сделан не из металла титана, а из костей и плоти, но если ты настаиваешь, я не смею отказать в твоей просьбе - пригублю». Он некоторое время мялся, будто примеряясь к чему-то, дотронулся губами до сосуда, и вдруг словно пожар начался у него во рту. Его язык аж передернуло от отвращения, на глазах выступили слезы, губы распухли и стали похожи на стручки красного перца, во рту появился вкус тошнотворной кислятины. В мозгу все перемешалось, зашипело и тут же приступ слепой паники овладел его сознанием. «Отравился, пить дать, отравился» - причитал Крон, хватаясь за горло. «Да успокойся ты, титан, чуть хлебнул водички и уже скис, к верху брюхом, хвостом на дно. Не титан ты, а титаник». Слова старика привели его в чувство, «и в самом деле» - думал Крон, «я в потустороннем мире, где и так все мертвы, даже если живы, дважды умереть при всем желании не получится. Через время овладев собою». Крон предложил: «Я лучше своей настоички выпью, а ты пей свою». На том они и порешили. Тартар был довольный, что ему досталась двойная порция, а Крон был счаслив, что не пришлось пить кислоту. Тартар налил себе большую чашу зеленого шифера, крякнул и выпил её одним большим глотком. А через миг после того, как последняя капля с шипением упала в его утробу, он стал наполняться едким дымом, в его теле что-то шипело и пузырилось, органы тела, вступая в реакцию с кислотами, кипели и плавились. «С тобой все нормально?» - интересовался Крон, «ты ничего себе не угробил?». «Я угробил?» - рассмеялся Таратар, «я давно тык- пык-дрык - привык к такому пойлу и, оглядываяся на пра-пру- про –житые, своя три жизни думаю, что пра- про -жил их зря, не изведав у про- про-шлых жизнях пойла более е е е достойного. А ты думаешь, твое пи-пи-тье бытие лучше» - заикался старик, «зря ты-ты-ты думаешь, что твоя Спиритус лучше моей настоички, можешь посмотреть на-на меня и представить, что происходит в тваем-моем организме, с-с-с твоими органами, только в-в-в-в более замедленном виде. Небось твоя пи-пи-тье бытие – та же кислота, только более слабая, так-к-к что смотри и не удивляйся, если печеночка твоя посинеет-т-т, или почечки позеленеют-т-т-т, носик покраснеет-ттттттт». Крон смотрел сквозь иссохшееся, изьеденное кислотными язвами, тело старика, и отчетливо видел, что происходит с его органами. А в организме старика и впрямь что-то клокотало, искрило и шипело, белок денатурировал и спекался, кровяные тельца сворачивались, кислоты выпадали осадком в виде солей, и камней на его органах. Печень раздувалась и гудела, а почки буквально вибрировали - словно былинка на ветру. «Да» - промолвил Крон, вытирая холодный пот со лба. Ему вдруг стало страшно от вида этого полуразложившегося трупа, живущего, дышащего, впитывающего, вкушающего и наслаждающегося кислотными испарениями. От пьянящего кислотного питья и всего этого зловония, от всего увиденного ему стало не по себе. Из оцепенения Крона вывел громкоголосый петух, огласивший своим безголосым криком медный склеп, и они поспешили прощаться. «Бедняга» - про себя подумал Крон, «что ты запоешь через неделю, через год, через века, сгниешь здесь заживо». и ему почему-то стало очень жаль, это непривередливое животное. - Вроде бы петух, а сколько в нем грации, важности, а какой певец! Просто заслушаешься. «Нам пора» - сказал он царю Тартару, «нам еще в одно место заскочить нужно». Тартар не возражал, он и сам уже устал от посетителей, прощаясь он вновь протянул свою руку. Крону опять пришлось дать ему руку взамен, и опять в его мозгу засела ужасающая мысль, а что если от старика я нахватаюсь такой заразы, что даже скорботуха мне покажется праздником, вроде дня рождения. Но Тартар крепко схватил его запястье и не разжимал до тех пор, пока в виде дара от чистого сердца не вдел Крону на безымянный палец левой руки золотой перстень с крупным жабьим сапфиром. «Возьми его» - устало сказал старик, «пусть он напоминает тебе обо мне. Ступайте, детки, храни вас, царь небесный, и не приставайте ко мне больше ни с какими просьбами, ибо я уже не владею силой земли. -Сегодня в этот последний мой день, в этот чудный последний день, я уже потратил немало трудов и усилий, чтобы выгнать отсюда этих пестрых, бурых, белых, серых, пегих и поганых тварей, не дававших мне спокойно умереть, жалящих меня, наносяших мне исподтишка укол за уколом, царапавших мою душу гарпийными своими когтями, досаждавших мне ненасытной своей алчностью, отвлекавших меня от сладких дум, в какие я был погружен, созерцая сокрытое, уже предвкушаемое счастье и блаженство, уготованное мне загробной жизнью. «Уходите скорее отсюда, молю вас, пусть вокруг меня вновь воцарится тишина». При этих словах он устало опустился на мраморное ложе, закрыл свои блеклые глаза с впалыми черными глазницами. Последнее, что услышал Крон, когда закрылось медное окно, был крик старика. «Пришли кого-нибудь из Тельхинов починить мою крышу, только не присылайте Ардунавандунума, Анхесенпаамма, Уиндмиллхиллцама, Мушхушшунанайта, Патиниоттинита и Кецакоатлибобо. Я не хочу их видеть». «Твою крышу уже ничем не починишь» - язвительно заметил Крон, пробираясь бесконечными коридорами, тупиками и закоулками лабиринта. Внутреннее чутье подсказало дорогу, и они без особых приключений выбрались к реке забвения Лета, где их уже поджидала лодка. Как и положено в таких случаях, они щедро расплатились с Хоронщиком звонкой монетой, удобно уселись в ладью и теперь плыли по бурной и полноводной реке Лета. «Совсем протекла крыша у старика Тартара, что он нес, какие еще твари его грызут и кусают, не понимаю» - чесал свой затылок Крон, размышляя над услышанным. «Может его блохи или вши заедают» - сочувствующим голосом вступился за старика Сабскаба. «Всякое бывает» - заметил Феникс, «только не выживут там ни вши, ни блохи, я думаю это что-то пострашнее. Если эти твари умудряются грызть тело царя Таратра, насквозь пропитанного кислотами, тогда это точно не блохи». «Может шашель его точит» - высказал свою точку зрения Крон, «и вообще спаси и пронеси, ни за что на свете я не согласился бы доживать свой век в таком чистилище, слишком оно стало ветхим, валится того и гляди придавит». «Это верно» - согласились спутники, «чистилище устарело, прямо скажем, не очень душевное место». «Знаете, каким я представляю новое чистилище?» - мечтательно молвил Крон. «Большим, красивым, просторным, и чтобы обязательно оно было устроено на поверхности земли, чтобы сверху грело красное солнышко, а снизу охлаждала мать сыра земля, не чистилище, а сказка». «О таком лучше и не мечтать» - заметил Феникс, «ибо никто и никогда не строил чистилища на земле, разве только Арии, но ведь они же варвары, их чистилище - это насмешка над всеми чистилищами земли, спиральные, закрученые лабиринты Севера. А наши – любо-дорого посмотреть. Одни сплошные антифады тупиков с закоулочками. А если тебе, повелитель, не нравится чистилище Тартарары, можно доживать свой век на Родосе, как утверждают знатоки, Критский лаброс совсем не дурен собой. Или на Купрусе в медных выработках, тоже говорят неплохо. Можна в Соддоме и Гоморе среди серных и соляных шахт, от соли ни одна хворь не прицепится, солью даже асматиков лечат. Можна в Ирии в Каменных могилах. Ну, и на худой конец в Атлантиде среди карстовых пещер, полных злата и серебра». «Нет» - отвечал Крон, «я мечтаю построить чистилище на поверхности земли, чтобы оно было подобно горам, вершиной своею упиралось в небосвод, а корнями проросло в бездну Эреба, ну и простояло бы века. Чтобы даже время было бессильно пред ним. Верьте мне, это не миф, не сказка. Прийдет время - я все свои замыслы осуществлю, дай только срок». «Мечты сбываются или забываются» - поддержал хозяина верный Сабскаба. «Знаете, мне все время кажется, что старик Тартар полностью спятил, я бы даже сказал, что благодаря гирогнамонической циркумбиливагинации этих убойных снебесисмедших противовесов у него в голове развилось обширное перифрастическое умопомрачение, ведь он нес такую ахинею, что просто уши сворачивались. А ты как считаешь?». Крон немного задумался, а потом ответил: «Да, наверное спятил немного, только я его не осуждаю. Он за свою жизнь вдосталь хлебнул горя, хотя, судя по его виду, он даже не понимает, что с ним происходит». «Воистину счасливы безумцы» - вставил свои пять Сабскаба, «им что ни есть - все хорошо». Сказал так и рассмеялся. Кро