«Возвращение к Ангкор-Вату» (первый фрагмент)
«Вот уже полгода я мечтал поехать в Ангкор, но все время что-то мешало. У журналистов, работающих в Кампучии, всегда очень много работы и очень мало времени на личные планы. Смотришь, в провинциальном центре открывают новую школу, а в соседней деревне — пхуме — организовали медпункт; в Пномпене у студентов технического института воскресник, на котором ребята расчищают территорию от буйных трав запустения, а на медицинском факультете — первый выпуск. Сегодня у рыбаков на озере Тонлесап началась путина — ранним утром плывешь на длинной узкой пироге от одного заякоренного плота к другому, чтобы снять на пленку трепещущее в неводах серебро, а завтра вышагиваешь по узеньким дамбам среди рисовых чеков и даже пытаешься вместе с крестьянами жать рис, но не успеваешь войти в ритм, потому что время торопит: через три часа ты должен быть на стадионе, где состоится товарищеский футбольный матч между командами Пномпеня и Хошимина…
— Мы сможем выехать в Ангкор послезавтра, — сказал наш гид Сомарин. — Хочу предупредить: это будет не очень-то приятная прогулка — дорога от Кампонгчнанга совершенно разбита. Ехать придется со скоростью километров двадцать в час, не больше. Правда, хорошо, что сейчас январь и не очень жарко.
„Не очень жарко“ означало, что температура воздуха на солнце доходит всего лишь до 35 градусов по Цельсию.
…Был сезон прахока, и воздух пропитался резким запахом перебродившей на солнце рыбешки. Навстречу нам двигались вереницы двуколок, которые тянули меланхоличные буйволы. Крестьяне из деревень, расположенных вдали от реки Тонлесап, везли рис, чтобы обменять его на мелкую рыбешку и тут же, на берегу реки, заняться приготовлением прахока. Повозки небольшие, но на каждой располагалось, как правило, целое семейство.
Прахок — непременная принадлежность кхмерской кухни. Это особым способом приготовленная рыбная масса, которую несколько недель выдерживают на солнце, отчего она приобретает острый вкус, едкий аромат и становится незаменимой приправой к вареному рису. Готовят прахок в январе — феврале, потом хранят в больших глиняных чанах. Запасов обычно хватает на год, а затем — снова в путь-дорогу. К реке…»
(Текст из журнала «Вокруг света»)
— По коням, хлопцы, — говорю я по-русски, и мне кажется, что только мой философический шофёр Муй понял, о чём я говорю.
— Едем? — повторяю уже по-французски.
Сомарин и гвардия загружаются в «Лендровер». Я сажусь рядом с Муем. Пашка устраивается на заднем сидении «Лады» и обиженно сопит. Я молчу.
— Шеф… — начинает Павел…
— Паша, не обижайся, но давай без объяснений. Ну, забыл аккумуляторы. С кем не случается. Вот только возвращаться — плохая примета. Не в Хошимин едем…
Дорога № 1, соединяющая Пномпень с городом Хошимин (Сайгоном), — самая густонаселённая и самая безопасная по всей Кампучии. Остальные проблемны. Та, по которой предстоит ехать нам, особенно во второй день, самая опасная. Но и в первый мы должны приехать в Баттамбанг до наступления сумерек. А не отъехав толком от Пномпеня уже потеряли час. Хотя это не ралли Париж — Дакар, но для нас этот час важнее, чем для пилотов самых престижных авторалли.
Сначала наш эскорт поехал впереди. Но поскольку знаменитый английский внедорожник «Лендровер» пылил нещадно, а глотать красноватую густую пыль у меня не было никакого желания, то я предложил Мую ехать впереди эскорта.
Философический мой драйвер сказал: что, может быть, по-своему я прав. Но лучше бы нам глотать пыль, чем подорваться на мине.
— Если мы подорвемся на мине, они сразу же развернутся и умчатся прочь. Потому что там нас наверняка ждёт засада.
— И всё же, месьё Муй, мы поедем впереди. Я люблю поиграть с судьбой. Поверь, всё будет хорошо!
— Как скажете, патрон, — вздохнул Муй, и мы перестроились. Пашка в это время уже начал сладко посапывать на заднем сидении. Он мог спать всегда и везде, потому что по ночам много раз любил свою молодую жену. Алёнка была отменно хороша. Через несколько лет они развелись. Но это было уже потом в Москве, когда жизнь вернулась в блеклый черно-белый формат.
Внимательный читатель, наверняка, обратил внимание, что в журнальном варианте путевых заметок Трубин не упоминается вовсе. Почему? В то время наши дороги сильно разошлись, но я погрешил против факта не потому, что был на него зол или обижен. Бог ему судья. Просто он как-то не вписался в композицию очерка. Это моя вина. И я исправляю эту ошибку спустя четверть века.