Дорога была столь же уныла, утомительна, но всё же это была дорога к дому.
Мы выполнили задание. Паша отснял ещё три тысячи метров «кодака». (Благо киноплёнки к тому времени у нас было много, да и Ник Ник оставил тысячи две для своего фильма. Спустя два года в Москве, мне не удалось обнаружить и пяти кадров из этого метража). Ник Ник ссылался на Лосева, режиссёра его картины и монтажниц. Фома на Ерёму. Ерёма на Фому.
Мы вернулись в Пномпень живы-здоровы.
Единственными, кто был искренне счастлив от нашего возвращения — жёны. Остальные или мрачно завидовали, или были откровенно раздражены. Как мне показалось, (правильно показалось), именно это обстоятельство, что мы вернулись целехонькими, донельзя расстроило весь посольский синклит.
«Ничто не причиняет больше страданий, нежели сожаление. Все мы желаем от него избавиться. Однако когда мы воодушевлены или подавлены, мы действуем опрометчиво. Впоследствии воспоминания о безрассудном поведении заставляют нас раскаиваться, и тогда мы чувствуем сожаление. Поэтому мы должны стремиться к тому, чтобы никогда не падать духом перед лицом невзгод и чрезмерно не радоваться, когда нам сопутствует удача».
(Ямамото Цунэтомо — «Хагакурэ»)
РУССКАЯ КРОВЬ, ИЛИ ВИЗИТ СЛОНА. НОЯБРЬ 1980
Пномпень 4 ноября 1980 года
— Ну что Павлик, — говорю я Трубину, — готовься встречать коллег. К нам прилетают Дима Серебряков и Серёга Гусев. А с ними Слон.
— Когда? — радостно спрашивает Сашка. И тут же добавляет, — а Слон, — это кто?
— Слон — это Слон.
После прохладных посольских хором влажная парилка пномпеньской улицы как-то не располагает к пространным объяснениям.
— А не поехать ли нам в «Самаки»? Там и поговорим за бутылкой-другой «Тран труа».
«Тран труа» или «33» — прекрасное сайгонское пиво по доллару за бутылку в Пномпене и по доллару за пять бутылок в Сайгоне. Но в Сайгоне его можно купить за донги, которые можно купить за доллары по рыночному неофициальному курсу, а в Пномпене только в отеле «Самаки» и только за доллары. Страна (какая — Кампучия, Вьетнам?) очень нуждается в американской валюте, поэтому за всё у нас в Пенькове дерут втридорога. Моей месячной зарплаты в 500 американских долларов едва хватает, а порою и вовсе не хватает, чтобы свести концы с концами, хотя едим мы очень мало. Жарко. Очень жарко. Постоянная жажда, утолить которую можно лишь замечательным сайгонским пивом «33». Не мудрено, что большая часть зарплаты уходит на пиво и более крепкие напитки типа водки «Луа мой» и голландского джина «Боллз». Поглотив всё его наличие в пномпеньском дипмагазине, мы с Трубиным, будучи пареньками любознательными, обнаружили во время сентябрьской поездки во Вьетнам куда большие запасы этого дивного, пусть и просроченного, пусть и со странным хлопьями на дне бутылок, напитка в сувенирной лавчонке сайгонского отеля «Мажестик». Какое это было счастье! Продавали джин за донги, которых у меня была полная сумка. Купили сразу пару коробок. Затоварились от души. Но через несколько недель по возвращении в Пномпень я с интересом разглядывал непонятный осадок на донышке последней бутылки. Спиртного не хватало катастрофически.
В холле отеля «Самаки», где вентиляторы разгоняют потоки охлажденного кондиционерами воздуха, после первых глотков живительной влаги я пересказываю Дедову содержание разговора с советником посольства Валерием Спиридоновым.
6 ноября к нам к нам приезжает съёмочная группа Гостелерадио СССР во главе с шефом вьетнамской редакции иновещания Николаем Николаевичем Солнцевым, которого близкие коллеги по работе во Вьетнаме и на радио прозвали Слоном, за немалый вес и немалый рост. Ник Ник очень умный и очень хитрый человек, большой интриган и мастер закулисных переговоров, решил «блеснуть соплёй на солнце» и сделать телефильм о Народной Кампучии ко второй годовщине её провозглашения. Нас он в то время в расчёт не брал. Подумаешь, какие-то восторженные дилетанты, которые пускают слюни по любому поводу и без оного.
— Димка и Серёга — отличные мужики, — говорит Трубин.
Я и без него знаю, что Дмитрий Серебряков оператор высшего класса, объездивший большую часть мира и согласившийся на эту командировку только потому, что Кампучия ещё не заштрихована в его атласе мира. Гусева я лично до этого приезда не знал. Отличный оказался парень. Солнцева я видел пару раз, когда стажировался на иновещании перед отправкой в Пномпень. Правда, мне он больше напомнил бегемота из мультика «Ну погоди!», чем слона. Любимым словечком у него было: «говенцо».