Честно говоря, то, что так увлечённо читал Великов, мало походило на конспект статьи Ленина «Задачи союзов молодёжи», по которой на следующей неделе зам собирался принимать у личного состава корабля Ленинский зачёт. Перед Пашиным взором пробегали следующие строки:
«…Шлю тебе свой привет, о прекраснейшая из прекрасных, с берегов тёплого Южно-Китайского моря, которое, подобно глазам твоим, сравнимо только с голубизной неба по силе притяжения к себе. Я пишу эти строки, о великолепнейшая из великолепнейших, находясь глубоко под водой, во чреве железного монстра, именуемого подводной лодкой. Думы о тебе, о отрада души моей, пронзают мой мозг и терзают без того беспокойную душу мою. Мука разлуки с тобой, о богиня любви, невыносима для моего пламенеющего любовью сердца. Целую вечность я не слышал твоего чарующего голоса, который сравним лишь с перезвоном горного хрусталя в Райском саду. Мои воспалённые мысли снова и снова возвращают меня в тот незабываемый миг твоих объятий, крепче которых нет. И я снова ощущаю твои сладостные уста, подобные лепесткам розы в предрассветный час. Волосы твои — как шум дождя, и глубже бездны — очи твои. Поднимись! Включи магнитофон и поставь нашу любимую кассету! Помнишь? „Если ты хочешь слушать, я буду петь для тебя, и если ты хочешь пить, я буду водой для тебя… если бы ты захотела стать морем, я стал бы ветром, ласкающим волны…“ Разлука с тобой, о цветок ночи, невыносима для меня! Прочитав эти строки, о ангел мой, вспомни меня, преклоняющего пред тобой голову и молящего у тебя прощения, стоя на коленях».
Паша оторвался от чтения, мечтательным бессмысленным взглядом окинул сумрачное помещение, потом вытянул перед собой руки и, хрустнув костями, сладко потянулся. Строки, написанные неделю назад, ещё на берегу, после принятия внутрь пары стаканов местной водки — «хунтотовки», нравились ему всё больше и больше. Достав из нагрудного кармана маленькую карточку с изображением цветущей пышногрудой девицы с томными роковыми глазами и взяв в правую руку шариковую ручку с обгрызенным колпачком, Паша на мгновение задумался. Бросив на карточку взгляд, исполненный неизъяснимой нежности и теплоты, он томно вздохнул и принялся писать быстро и размашисто:
«А ещё сообщаю тебе, моя радость, что корабль, на котором выпала мне нелегкая доля служить, полностью именуется так — атомный подводный ракетный крейсер стратегического назначения. Кроме меня, несет он в себе ещё 120 человек (большинство из которых, честно тебе скажу, типичные олени), а также 16 баллистических ракет дальнего радиуса действия. Дальность стрельбы — почти десять тысяч километров! Каждая такая ракета, ты только представь, имеет разделяющуюся боеголовку индивидуального наведения, которая в нужный момент распадается на 10 ядерных зарядов, и они самостоятельно летят куда надо. Скорость, которую способна развивать под водой наша субмарина, весьма внушительная — 35 узлов, это больше, чем 60 километров в час, а глубина, на которую может погружаться — 600 метров»…
Паша перестал писать, почесал ручкой затылок и вновь задумался. Ему показалось, что информация, которую он только что разгласил, может составлять государственную и военную тайну. Если это так, то соответствующим компетентным органам такая болтливость вряд ли понравится. Но существует ли ещё при этих органах какая-то военная цензура? На дворе-то — разгар перестройки! С другой стороны, всё вышенаписанное за исключением того, что приукрасил, он собственными глазами прочитал в журнале «Зарубежное военное обозрение» и почти слово в слово пересказал в письме любимой. Решив, что бояться особо нечего, и будучи уверенным, что девятнадцатилетней студентке индустриально-педагогического техникума из далёкого, затерявшегося в южнорусских степях небольшого городка будет весьма интересно и даже полезно узнать тактико-технические данные стратегического подводного ракетоносца, Паша оставил всё как есть и продолжил повествование:
«На службе у меня всё нормально. Поначалу, правда, было трудновато, разные кони пытались права качать, но я их быстро на место поставил. Есть у нас один такой — Самокатов. Неандерталец дремучий, к тому же контуженный, да ещё и с манией величия! Попытался как-то на меня наехать. „Я дембель, — говорит, — а ты карась, пока год не отслужишь, будешь за мной шустрить и всё, что я скажу, делать“. „Щас, — говорю я ему, — разбежался!“ И бац без разговоров — в морду! Ну, ты же знаешь меня! Со мной такие штучки не проходят. У меня разговор короткий. Где влезешь, там и слезешь! Пришлось популярно объяснить человеку, что он не прав. Самокатов второй месяц уже с синяком под правым глазом ходит (я ему регулярно его подновляю, чтобы не расслаблялся!)».