Юритис напряженно смотрел в сторону дюн, где видеть было совершенно нечего. Потом он засмеялся. Это был странный смех, может быть, потому, что прозвучал совершенно неожиданно.
В ту же секунду вспыхнул белый свет, такой ослепительный, что сидевшие в саду были вынуждены закрыть глаза, и женщины вскрикнули в один голос. Столь же внезапно, как появилось, белое сияние исчезло, и когда сидевшие осмелились открыть глаза, свет превратился в карминно-красный, в стороне дюн в небо вздымался кобальтово-синий столб дыма под конической цвета серы шапкой, основание его пульсировало золотисто-лимонно-желтым.
— Летающая тарелка! — вскричала хозяйка дома, и ее широко распахнутые глаза загорелись рубиновым цветом.
— Как красиво! Как красиво! Как красиво! — голосом, похожим на крик коростеля, повторяла в саду одноклассница З., и ее алая ночная рубашка то появлялась, то исчезала среди темно-синих теней деревьев.
Доктор, склонившись над столом, в голос плакал, Карен смеялись тихим, истерическим смехом.
На фоне карминно-красного неба во весь рост высился силуэт Юритиса с высоко поднятыми руками.
— Да свершится! — кричал он. — Да свершится!
Потом коротко, отрывисто засмеялся и, спотыкаясь и путаясь в зарослях вереска, бросился к дюнам, где и исчез.
— Юрис! — закричала Карен.
Огненный край неба бледнел и уже через минуту переливался нежными красками зари.
— Наглец! — расстроилась Карен. — Вот так взять и убежать!
Присутствующие, хоть и сострадали, но отводили взгляд.
— Хочу спать, — пробормотал профессор, и заботливая жена помогла ему подняться из-за стола.
— Заходи в дом, — обратилась хозяйка к Карен.
Карен отрицательно помотала головой.
Хозяйка пожала плечами и вслед за остальными, пошатываясь, вошла в дом, объятый тишиной и покоем, наполненный дыханием спящих людей.
В саду за столом сидела Карен и гладила кошку.
На следующий день кое-кто собрался было сообщить об удивительном явлении природы в некий научный центр, но поскольку воспоминания о происходившем были слишком противоречивыми, решили все же ничего не сообщать, памятуя и о немалом количестве принятого накануне вечером алкоголя.
Кстати, Карен ушла, говорили — уехала с первой электричкой.
Через несколько дней все узнали, что Юритис умер, найден в дюнах. Кто говорил — с перерезанными венами, кто — что повесился. Как было на самом деле, никто не знает и по сей день, потому что Карен, по своему обыкновению, каждому рассказывала другую историю.
Гроб несли бывшие одноклассники и удивлялись, что Юритис такой легкий.
Карен была в ярко-желтом в огромный черный горох платье и ничуть не походила на скорбящую. На поминках вела себя непристойно, смеялась, болтала что-то о каких-то оставленных Юритисом записях и в конце концов так напилась, что домой из ресторана пришлось везти ее на такси.
Три дня после похорон Юритис являлся мне во сне. Напоминал, что в школе был влюблен в меня, и обещал прийти снова.
Через неделю мне позвонил доктор и, выдав за шутку, сказал, что видел страшно похожего на Юритиса человека, который выходил из его дома. Чуть не поздоровался с ним, но вовремя вспомнил, что Юритис умер. — Фантастика, — сказал он, — точно такое же случилось со мной и после похорон отца.
Спустя месяц кто-то, кто не знал, что Юритис умер, всю дорогу в поезде из Риги в Юрмалу проболтал с каким-то похожим на покойного типом. Могу себе представить, как неловко чувствовал себя человек, который не мог припомнить, где и когда познакомился со своим собеседником.
Карен после смерти Юритиса стала одеваться еще экстравагантней, гуляла напропалую и рассказывала всем о своей связи с каким-то актером из Художественного театра, который «ну совершенно другой человек».
Через три месяца вдруг поползли дикие слухи, что Юритис вовсе не умер, что похоронили совсем другого, и потому-то гроб казался таким легким.
Карен:
— Это абсолютная чушь, я ведь сама в морге идентифицировала труп.