«Благослови тебя Бог», — сказал Тимофей вместо «Здравствуй». Он был приветлив, но сдержан.
«О чем они поют?» — спросила Она Тимофея, не отвечая на приветствие.
«Да вознесется к Тебе моя молитва, Господи, воскурится как фимиам пред ликом Твоим», — прилежно продекламировал Тимофей две строки и умолк.
Она принялась взахлеб рассказывать свой сон о ребеночке, которого Ей вложили в ладонь как кораблик, о чудесном превращении, о старушке с охапкой амариллисов, о вызывающей цыганке, о букете цветов на морозе за окном…
«Увидеть любовь не значит увидеть Бога», — прервал Ее рассказ Тимофей. Он уклончиво смотрел на открытое окно, из которого плыло пение мальчиков. «Самоотречение и смирение — две вещи, которые сделали меня счастливым. Когда я в детстве довольно талантливо играл на скрипке, мой отец всегда наказывал: „Если какой-нибудь сорванец во дворе тебя ударит, не бей его, потому что ты должен беречь пальцы для скрипки, мой мальчик“». Она чувствовала, что смотрит на Тимофея как на подаренный Кирье замерзший букет цветов за окном. Между ними была такая же прозрачная стена.
«Прости мою несдержанность в прошлый раз, — сказала Она, — все-таки ты должен верить — я чувствую, что соизмеряю с Богом. Ты ведь знаешь, люди из-за этого вместе умирали…»
«Вместе умирали? — Тимофей посмотрел на Нее с удивлением и сочувствием. — Никто не может умереть вместе с кем-нибудь, каждый умирает в одиночестве. С ним только Бог». Тимофей улыбнулся, погладил Ей голову и ушел по чистому булыжнику двора семинарии.
«…con-spec-tu tu-o…», — слышала Она уже за воротами. «Con-spec-tu tu-o…», — попыталась Она спеть на краю обрыва. Звуки ссыпались с обрыва с потоками песка и камешков. Обрыв — огромные песочные часы, которые никому не под силу перевернуть, но это и не нужно, здесь песок не иссякает, и поэтому нет утраты времени. У Нее с собой маленькие песочные часы в рамке из сандалового дерева. Она вынимает часы из кармана и долго вдыхает их аромат — так Она чувствует Кирье. Когда они в последний раз виделись (сейчас, правда, Ей кажется, что в жизни так не бывает), сквозь эти песочные часы текли мгновения их любви. Пока Она спала, Кирье сидел у слабо освещенного ущербной луной круглого стола и отсчитывал время по песочным часам в рамке сандалового дерева. Среди ночи Она проснулась и села у стола напротив Кирье. Часы бросали тень на освещенный луной стол. Песок сыпался беззвучно, Кирье терпеливо ждал и время от времени переворачивал часы. Она легла на круглый стол и положила голову рядом с песочными часами, теперь слышно было тихое и мерное движение песка. Кирье наклонился и вдохнул аромат Ее распушенных волос. Его лицо было близко к Ее лицу, когда Кирье сказал: «Пока ты спала, я был стражем времени. Я хотел почувствовать, как оно течет, когда мы вместе». После этого они больше не говорили, Кирье следил за песочным временем, Она лежала на столе и слушала его мелкое сеяние. Тогда Ей казалось, что рассветает немыслимо быстро. На миг Она закрыла глаза и увидела целое приключение, как они с Кирье — средневековые преследуемые влюбленные, — обогнав полуночную стражу, проникают в каменный дом с башенкой, безрассудно овладевают друг другом и потом по очереди считают время, чтобы расстаться еще затемно и никем незамеченными разбежаться по мощеным булыжником улочкам в разные стороны. Когда Она открыла глаза, Кирье уже не было. Кирье умел исчезать сверхъестественно.
Теперь на краю обрыва Ей кажется, что немыслимо скоро темнеет. Промозглость поздней осени леденит, башенки леса сливаются с небом, птиц уже не видно. Надо бы встать и идти, но хочется остаться, потому что Ей кажется — Она никогда не поймет, что же произошло в этот день. В темноте успокаивающе сеется обрыв — огромные песочные часы.
Перевела И. Цыгальская
ВОСКОВАЯ ДОЧУРКА
Во времена, которые многие, вероятно, уже не помнят, на берегу моря жила ведьма. Она была честной рыбачкой и предпочитала передвигаться в лодке, а метлой пользовалась только в редких случаях. Эта ведьма не тревожила людей своей ворожбой — она не портила скот, не крала детей, не имела обыкновения напускать засуху или наводнение. И все же понятно, что одинокая рыбачка использовала некоторые свои сверхъестественные способности, чтобы приманить рыбу, развести огонь, чтобы утихомирить море. Когда случался большой улов, ведьма танцевала на закате по морской глади, чего не мог ни один простой смертный. Надо добавить, что она не знала ни сколько ей лет, ни когда она родилась, ни когда умрет. Для ведьмы это было довольно необычно, потому что такие вещи ей следовало бы знать. Знала она только одно — что у нее не может быть детей, и всем сердцем об этом переживала, что также было не слишком свойственно этому бесовскому роду.
В свободное от рыбалки время ведьма отправлялась к людям, превращалась в воздух, насекомое или цветок, и, проникнув в жилище, наблюдала за маленькими и большими человеческими детьми. Не раз, в отсутствие мамы или няньки, она показывала детишкам невиданные чудеса — приколдовывала соскам крылья, и те начинали летать, как бабочки, оживляла плюшевых мишек и тряпичных кукол, заставляла свистульки говорить, танцевать и петь. Когда взрослые невежды вбегали в комнату, они не могли надивиться, почему их детка смеется, как от щекотки, безо всякой причины.
После таких развлечений ведьма возвращалась в рыбацкий поселок погрустневшей, но как бы ни ломала она свою колдовскую голову, так и не могла придумать, как ей заполучить ребенка.
Ветреными вечерами ведьма обычно сидела в своей хибарке, плавила свечи и лепила из мягкого воска маленькие забавные фигурки. Их у нее скопилось уже много, и стояли они повсюду: на деревянных полках, у окон, в кладовке, в изголовье и в изножье кровати. Восковых куколок ведьма лепила просто так, для своего удовольствия. Впрочем, наивно было бы полагать, что она не владела приемами любого цвета магии и не знала, какие вещи с этими фигурками можно проделывать. В потускневшем футляре под ее кроватью хранилось по меньшей мере девяносто девять иголок, которыми можно было протыкать восковую куколку, превращенную в двойника какого-нибудь человека или животного. Однако ведьма избегала пользоваться столь нечестными приемами. Правда однажды, шутки ради, она продырявила мешок одного слишком жадного до талеров господина, потыкала в круглое пузико противного чиновника, а еще уколола в зад одного невинного, как слезинка сиротки, слугу Божьего, который хотел не сходя с места обратить молодую девушку в ведьму. Вот, пожалуй, и все, видно, прозрачный морской воздух выдул из ведьмы злую колдовскую радость, а тяжелый труд рыбачки заставил ее забыть кое-какие преимущества магии.
Однако так же, как тепло приходит с согреванием, а хорошее с ожиданием, так однажды ветреным вечером ведьму, лепившую из воска фигурки, вдруг осенило, как получить горячо желанное дитя. Она трудилась с полуночи до рассвета, делая из воска чудного круглого ребенка, похожего на тех детишек, которым она показывала чудеса в жилищах людей. С первыми лучами солнца пухлощекая девчушка была готова. В тяжелом, простом ежедневном труде ведьма не забыла мудрые предания и истории о сотворении мира, которые стоило помнить, потому что в них можно было найти немало ценных советов, как поступать тогда, когда, казалось бы, на ум уже ничего не приходит. Поэтому ведьма отнесла восковую куколку на песчаный берег и в мгновение ока вдохнула в нее жизнь. И как по волшебному мановению, по белому песку забегала маленькая девочка, как две капли воды похожая на тех детишек, которых ведьма столько раз развлекала в жилищах людей.
Ведьминой радости не было конца. Все, о чем другие мамы рассказывали своим детям в сказках, ее восковая дочурка получала наяву. Она привыкла, повиснув на закорках у ведьмы, гулять по глади моря, кататься на метле над вершинами деревьев, разговаривать с ведром воды, с хлебной лопатой, с ракушками на морском берегу и зайчатами на опушке леса. Восковая девочка знала, что маме нетрудно превратить песчаные куличи в миндальные пирожные, приколдовать дюне бороду или раздобыть кусочек радуги, который можно хранить где угодно — за щекой, за пазухой или в косе.