Вот мы и на месте, у колодца, вырытого в старом доме Лизеты и Рудольфа. Та, которую я когда-то называла Бабочкой, ждет, ухватившись за шест с ведром-черпаком, пока глаза не обвыкнут в темноте. Я подхожу к оконцу и гляжу на замерзшее озеро, но, по правде, я всем своим естеством там, с нею, у дремлющего посреди выложенной булыжником выемки колодца, у каплющей с крышки воды, у зеленого мха, невидимого во тьме. Я вся с нею.
Зете слушает телевизор, вдруг произносит она. А Рудольф — радио.
Я отворачиваюсь от окна, в глазах еще темней, чем до захода в дом с колодцем. К колодцу бреду наугад, ощупью, на звук энергичного шлепка, с каким она погружает ведро в воду. Звякнула цепь. В луче света, который потянулся от узкого оконца, как проснувшийся кот, блеснуло ведро и мой облитый башмак. У старого Рудольфа за стеной и впрямь включено радио.
Она где-то здесь, передо мной, сейчас глаза привыкнут, и я смогу разглядеть широко, призывно открытый зев колодца с низким срубом и ясное, чистое зеркало там, внизу, на головокружительной глубине. А над колодцем нагнулась та, что никогда не была для меня просто Региной.
Ну, чего ты бесишься, — обжигает мне висок жаркий шепот.
Как — бешусь? — переспрашиваю я внезапно иссохшим ртом.
Зачем ты приходишь к нам наверх вязать? Эрик прав, это смешно. Регина пригибается все ближе, я отступаю, и она с шумом выплескивает воду во второе ведро. Хоть день, хоть ночь, ты уже тут как тут, я и огня разжечь не успею, как ты уже сидишь за столом, слушаешь наши разговоры, ты будишь нас по утрам, а сегодня еще заявилась с вязаньем. Ты сидишь у окна и вяжешь, вяжешь целый день, о Господи!
На обратном пути мы уже не поем. Она поднимается по тропе молча, губы стиснуты, ведро в правой руке. Я тащу в левой и думаю — а как же иначе, ведь я левша, а она правша.
В открытых дверях она оборачивается. У тебя ребенок плачет, жестко говорит она, я сама занесу ведра.
Нам завтра на работу.
Да. Завтра в семь.
У меня осталось вязанье наверху, спохватываюсь я. Сейчас принесу. Мне кажется, у нее оскомина во рту, когда она поспешно роняет эти слова.
Ничего. Завтра успеется, бормочу я и отворачиваюсь. Туча, наконец, накрыла собой весь свет, под ногами похрустывает лед, когда я захожу за угол. Комната выстудилась, ребенок в самом деле орет в кроватке голый, выпроставшись из всех кофточек и ползунков. В холодной тьме понемногу разгорается голый, оранжевый круг спирали на плитке. Я беру малыша на руки и хожу из комнаты в кухню, трясу и прижимаю к себе так сильно, что у него захватывает дух. Тишина воцаряется лишь на мгновение, но и в этот короткий миг я слышу, как она ходит там, наверху. Из кухни в комнату и обратно, и опять все с начала. Что-то ей тревожно. Той, которую я когда-то называла Розой.
Перевела В. Ругайя
От издателя
This book has been published with financial support of the Swedish Foundation SIDA and Soros Foundation-Latvia, the project was iniciated by the Embassy of Sweden in Latvia. Nordik publishers are very thankful to the Human rights and ethnical tolerance programm of the SFL and former attache culturel of the Embassy of Sweden in Latvia mr. Mats Sylwan.
Книга издана благодаря финансовой поддержке Фонда SIDA (Швеция) и Фонда Сороса-Латвия, организационным усилиям посольства Швеции в Латвии и Бюро программ ФСЛ по правам человека и этнического согласия, а также бывшего атташе по культуре посольства Швеции в Латвии г. Матса Силвана.
Šī grāmata ir tapusi, pateicoties Zviedrijas Fonda SIDA un Sorosa Fonda-Latvija finansiālajam atbalstam, Zviedrijas vēstniecības Latvijā organizatoriskajiem pūliņiem, Sorosa Fonda-Latvija cilvēktiesību un etniskās saskaņas komisijas darbībai, kā arī Zviedrijas vēstniecības Latvijā bijušā kultūras atašeja Matsa Silvana kunga neatlaidībai.
Grāmata iesakāma latviešu literatūras apguvei skolās un augstskolās.
Книга рекомендуется для изучающих латышскую литературу в школах и вузах.