— Скажите, а вы действительно обязаны всем улыбаться? Даже без желания? — спросил я. Мне почему-то стало жаль ее.
Мой сосед перестал хрустеть леденцом.
— Да вы что?! — даже растерялась она и сверкнула глазами так, что, кажется, была готова высыпать этот поднос мне на голову. — А почему это я должна улыбаться только вам?
Ее поднятые плечи по-прежнему не опускались, веки сделались пунцовыми, а мне стало стыдно. Это все вышло как-то помимо меня.
— Больше вам ничего не надо, хотела бы я знать? — Она все еще не могла прийти в себя. — А если у вас болят уши, вам надо не в самолете, а в поезде. А лучше на печке лежали бы.
Она повернулась и шагнула дальше, ступая подчеркнуто твердо.
— О да! — вместе со мной посмотрев ей вслед, мой сосед покачал головой и причмокнул. — О, батенька! В ваших пороховницах… Тут не скажешь, что вы дилетант. Удав! Только чуть пискнула! Готов быть учеником!
Я чувствовал себя виноватым. Я не хотел ее обижать.
— Изумительно! Великолепно! — Он похлопал меня по плечу. — Я думаю, вы договоритесь. Для меня-то она высоковата… Да, я ведь не представился: Глеб Дмитриевич, — он протянул мне руку. — Глеб Дмитриевич, — повторил он, подождав.
— Виктор Сергеевич, — ответил я.
— Так что если будете в Москве… Я-то в Ростов только на день. Заграничная командировка… А вы, часом, не юрист, если судить по хватке?
— Почти, — кивнул я, чтобы не продолжать этот разговор.
— О! Ну так вы-то мне позарез и нужны, батенька, — обрадовался он.
Самолет проваливался. Всем своим телом я чувствовал только одно: именно сейчас самолет и бегущая земля соединятся в одно целое. Мне показалось, что моторы перестали гудеть.
И точно так же, как тогда, надо мной пронесся шелест воздуха, и тот страшный удар воздуха, и гул исчезающего моря. Я ощутил беспощадную силу, которая выдирала меня из кресла. Вертя передо мной причесанные головы, белоснежные воротнички и манжеты, разметав вокруг руки с лакированными ногтями, плафоны, газеты, мой пулемет, желтые россыпи гильз, самолет коснулся земли. Мы сели… Вздрагивая и сотрясаясь, тормозя все резче, мы уже катили по надежной и ровной бетонной дорожке Ростовского аэропорта. Вентиляторы пересохли.
Потрясись еще немного, развернувшись, самолет застыл, и все тут же задвигалось. Звуки, рождаясь где-то очень далеко, начали возвращаться, налетая подобно роям пчел, и когда вышла красивая, с набухшими веками, загорелая стюардесса, я услышал ее хрипловатый голос довольно отчетливо:
— Ростов… Гардероб… Прошу оставаться на местах… Температура тридцать семь… Благодарю вас…
За окном тянулся желтый разморенный день.
— Если надо подбросить, за мной придет машина, — сказал Глеб Дмитриевич, делая попытку встать, потому что между кресел образовалась очередь. — Но перед этим по рюмашке. Вас кто-нибудь встречает?
— Да, — ответил я.
Повернувшись к окну, я увидел пепельные завитки духоты над бетоном, искаженное зноем плоское серое здание в слепящих подтеках солнца и толпу, которая размахивала газетами и цветами. Трап уже подруливал к нам, вытягиваясь. Я прилетел… Мне даже стало не по себе от того, что это случилось так быстро.
«Такси»… «Ресторан»… «Аэрофлот»… Глеб Дмитриевич напрасно подталкивал меня локтем. Я действительно не представлял, что ждет меня в этом городе.
— Суду все ясно, — осенило его. — Не буду мешать. Ослепите ее своей зажигалкой, и все будет в порядке, а я подожду внизу.
Я снял рюкзак и положил его на колени… единственный дезертир среди храброго десанта.
Даже трудно поверить, что еще сегодня утром я бродил по тихому Пискаревскому кладбищу, пригретому ранним солнцем, и слышал, как звонко поют птицы, и что еще три часа назад я видел у трапа Олю, ее дрогнувшее лицо, и сейчас там, за окном, другой город, а некогда мне понадобилось целых два года, чтобы добраться от Миуса до своего дома…
Самолет стал похож на пустую раскрытую ракушку. Все сто кресел застыли, продажно зевнув. Толпа разошлась, и только в тени под навесом прохаживался мужчина в соломенной шляпе. День расползался нагретым асфальтом, чемоданами, красивыми милиционерами и тяжелыми бензовозами. Я попытался увидеть Глеба Дмитриевича, и именно в этот момент услышал уверенный приближающийся стук каблуков.
— Вызвать врача? — Опершись о подлокотник стоявшего передо мной кресла, стюардесса посмотрела мне прямо в глаза. — Ааа… Понимаю… И что будете предлагать: Гагру, Сочи или сразу автомашину и дачу? — Она была измотана полетом, на лице чуть пробивалась болезненная желтизна, и мне захотелось подарить ей букет цветов за ее усталость, за ее знакомый хрипловатый голос. — А вы знаете, сколько таких влюбленных у меня бывает каждый рейс?