Мы с Тимом шли, приноравливаясь друг к другу, чтобы попадать в ногу. Обогнули скверик, засаженный красными и розовыми гвоздиками, и даже посидели там, пока я выкурил сигарету. Потом на противоположном углу всего за двадцать копеек нам досталось по пирожку с мясом, — я тоже пожевал, но скорей за компанию. Нам обоим было поровну жарко, поровну пыльно, поровну шумно. И, что любопытно, я мог бы поучиться у этого пса величественности, которую он не терял даже прижатый к стене, даже оглушенный чьей-то чересчур размахавшейся и тяжелой авоськой. Он знал, что это бывает, и шагал дальше, Я понимал, что иногда ом наступал на тлевшие окурки. Но и в этом случае он только вилял хвостом, как бы подбадривая меня: «Ничего, бывает и это». Он оказался другом что надо.
Однако прошло уже минут сорок, как мы вышли из дома. И какая-то непонятная пустота копилась у меня в душе.
Я не мог рисковать и привязывать Тима на улице, возле витрины. Распахнув двери, придержав их, я посадил его в уголок, к стене. Привязал поводок к батарее парового отопления и потрепал по мягкой спине:
— Посиди. Я сейчас. Посиди.
Он выпустил язык чуть ли не до пола.
Я увидел поверх голов коньяк и венгерское шампанское, и уже вынул деньги, и уже слышал: «Женя, сардельки не выбивай», и уже разглядел, кто последний в кассу, как вдруг в меня впился взвившийся жалобный визг, собачий вопль о боли, о беспомощности.
Это был парень лет под тридцать в какой-то расчерченной рубахе навыпуск. Он снова занес ногу, прицеливаясь. И опять среди стен заметался скулящий визг о помощи. И я ослеп, хотя знал жуткую реакцию своей правой руки. А если учесть, сколько в ней за этот день накопилось… И похоже, что, не помня себя, я дотронулся до его черепа с короткими волосами, которые были зачесаны вперед.
Приподнявшись на локте, он смотрел на меня с немым удивлением, моргая чаще чем нужно. Наконец, увидев себя на кафельных плитках, сел и стал бессмысленно отряхивать рукава своей рубахи.
Неужели это случилось? Ведь я же был метрах в семи от него?
— Привел в магазин собаку и еще парня ударил. Водят везде своих собак, а тут продукты…
Я стоял, ощущая на себе любопытные взгляды.
— Нажрутся водки, зальют глаза, а работать некому.
— А он, женщина, зачем собаку ногой бил? Это же тварь божия, бессловесная. Она же его не кусила, не трогала.
— Обоих сдать куда надо. Милиционер тут на углу.
— За какую-то собаку — до крови. Ай-ай-ай… И хорошо одет.
— Она ж спокойно сидела. Я видела. Вишь, в угол забилась. Сардельку-то есть будет?
— Ну чего, бабы, столпились? Не убил же он его?
— Уууу… нехристи. Воспитали на свою голову. Рубаху надел, а в башке ни царя, ни бога.
И ведь я как будто предчувствовал. Как же, как же это вышло?
— А в лицо зачем, чудак? — вздохнул он, большим пальцем ощупывая зубы. — Вы видели, граждане? Ничего, теперь ответишь.
Толпа ротозеев всякого ранга уже стояла за нами, и я медленно отвязал собаку. Хвост робко и благодарно махнул мне. В общем-то, самое неприятное, что в это дело уже замешан Костя. Что, в конце концов, за чертовщина со мной?..
Маленький вежливый милиционер, приговаривая: «Ничего, граждане, не случилось», аккуратно записал в блокнот адреса свидетелей, которых почему-то оказалось уже только двое, и мы побрели перед ним, опять же величественно, а пострадавший, прикладывая к щеке платок, сопровождал всех нас сзади. Снова мы шли мимо афиш, запыленных окон и трамваев, увешанных гроздьями болельщиков. И что странно, пес что-то чувствовал, приподнимал голову и старался заглянуть мне в глаза.
Одним словом, мы пришли быстро.
Темный узкий коридор, а потом квадратная, перегороженная довольно высоким барьером и как будто никогда не проветривавшаяся тускло освещенная комната. Возле стены длинная коричневая скамейка, на которой сидел какой-то человек, обхватив руками забинтованную голову. Из-за барьера поднялся дежурный и окинул нас тяжелым сонным взглядом.
— Вот, товарищ майор, драка в угловом магазине, — лениво доложил милиционер. — Этот два раза ударил ногой собаку, а этот ударил его.
Пострадавший оказался аспирантом какого-то института.
— Вы действительно ударили его? — повернулся ко мне майор, показав мешки под глазами, подсвеченные зеленой настольной лампой.
— Да, — кивнул я, ощущая странный кислый запах вокруг — смесь пыли, перегара и дыма. — Действительно ударил.
Майор, пожав плечами, вздохнул и посмотрел на пострадавшего: