А хорошо, что жузгун идет не сплошняком, как, например, чингиль в тугае или камыш. А то бы не продраться. Каждый куст отдельно, сам по себе. Будто сажали квадратно-гнездовым способом. Разумеется, никто ничего не сажал. Присмотреться, многие растения растут так, как этот самый жузгун. И касатики, и селин-трава, и еркек - пшеничка песчаная, и ковыль барханный. И даже верблюжья колючка. Пучки и кустики этих и других растений (названия многих из них не только Егор, но и отец его не знает) непременно удалены друг от друга на какое-то расстояние. В этом особенность жизни растений в пустыне.
"Не надо бояться быть одному... - шепчет Егор. - Надо не бояться, и тогда будет не страшно..." Он знал: сидеть и плакать - от этого ровным счетом ничего не изменится.
Сколько раз уж так было. Он это знал и старался как-то себя успокоить.
...Петляя между кустами жузгуна, Егор взобрался на очередной барханище. Вот тут-то он и увидел темные пятна, похожие на лепехи кизяка. Егор сразу же определил, что те лепехи - ревень. Обрадовался и помчался вниз. Откуда сила взялась!
Вот он, ревень муюнкумский! В межбарханье распластались морщинистые листья. Большие, иные величиной с газету. Правда, они сплошь в дырках, попорчены, погрызены жуками и червяками. Но Егору ведь листья и не нужны. Егор обрезал ножичком черешки, очищал их и торопливо жевал. А полые цветоносные стебли запихивал в пустую фляжку. Запас на потом. Он жевал с такой жадностью, что соком забрызгал рубашку и она сразу же задубела.
Надо сказать, муюнкумский ревень не каждому может понравиться. У него какой-то металлический, медный привкус. И быстро оскомину набивает. Впрочем, на месте Егора никто бы не стал привередничать.
Шорх-шурух! Шорх-шурух! Это песок шуршит под ногами. Он, Егор, как и вчера, идет и идет, лишь иногда присядет на кочку селина или полыни, чтобы отдохнуть. А синие Каменные бугры не только не приближаются, но удаляются как будто с каждым часом. А ведь вчера казались совсем рядом!
В полдень подул сильный ветер. Он сразу же поднял над барханами тучи песка. Каменные бугры закрыла грязно-желтая пелена. Даже небо пожелтело. А солнце - словно рыбацкая алюминиевая тарелка...
Егор лег на песок, закрыл голову руками. Он думал, что так долго придется лежать. Бывает, задует ветер, так дует и дует, день до вечера дует, а то и всю ночь. Но ветер стих неожиданно, как и начался.
Маленький странник встал, стряхнул с себя песок, огляделся. Саксаулина, под которой он лежал, стала заметно выше, в одночасье подросла - ствол оголился, видны тонкие нити придаточных корешков. А кусты жузгуна по другую сторону гребня, наоборот - засыпало почти до верхушек. Впрочем, такое Егору уже приходилось видеть на Лысом бархане. Мельком взглянув на кустики и деревца, он пристально смотрит вдаль. Синих горбов не видно.
Это не на шутку встревожило маленького бродяжку. Где т о т к р а й? А в какой стороне Карагил? Вдруг пропали верные ориентиры. Еще час назад Егор мог бы сказать, в какой стороне дом. Потому что ясно: если повернуться спиной к синим горбам и прошагать день с восхода солнца, то ближе к вечеру можно увидеть Лысый бархан с тремя обтрепанными саксаулинами на хребтине. А с Лысого бархана даже ночью видно белую хату в камышах.
Что делать? Куда идти? Барханы сгорбатились, насупились, молчат. На одних лишь только жузгун безлистый, а на других и вовсе ничего нет. Какие-то угрюмые барханы. Ничего подобного нет на Карагильском урочище, даже с той стороны, где пески подступают.
А тут еще пить хочется, да и проголодался изрядно. Фляжка набита ревенем, но он так надоел. Да и губы от него онемели, одеревенели, разлохматились. Не говоря уже про оскомину. С каким удовольствием он съел бы сейчас лепешку и запил ее холодной водой! Не сладким чаем, не компотом из гуляевских яблок, а именно водой. Нет ничего вкуснее лепешек с холодной водой. Да такой, чтобы лоб и зубы ломило. Но куда там лепешки! Найти бы ферулу жау-жумур* и то хорошо!
Обычно Егор пропекает корни жау-жумура. Но теперь бы он их ел и сырыми. Случалось, играя на барханах, Егор находил клубень ферулы* и тут же съедал его. Потом он целый день не чувствовал голода и не испытывал жажды. Егор не знал, сколько в корнях ферулы углеводов, крахмала, жира и воды. Он только верил, что ферула спасет его. И принялся усиленно искать это удивительное растение. Однако на глаза попадались лишь только желтые пятачки козельца.
Егор выковыривает ножом из песка черные клубеньки козельца, сдирает с них кожуру и отправляет в рот белую мякоть, сочащуюся клейким молочком. Выкапывает он и луковички тюльпанов. А что ему остается делать, если на ревень он и смотреть не может, а ферулы не видно.
Все бы ничего, да копать замучаешься! Особенно тюльпаны. Наверное, легче песчанку из норы выкопать, чем добраться до луковички. Словом, этими клубеньками и луковичками сыт не будешь. Надо искать ферулу, у которой корни съедобные.
Будь сейчас конец мая. Егор без труда отыскал бы ферулу: стебель-цветонос, увенчанный сквозистым ажурным шаром, виден издалека. Но в начале мая муюнкумская ферула еще только первые побеги стелет по песку.
Ага, вот... Егор усердно ковыряет возле растения, с перисто-рассеченными, как у помидоров, листьями. Но опять не то! Похоже на ферулу, а не ферула. И уж в который раз...
У Егора уже скоро мозоли на коленях, как у верблюда, станут, а он еще не выкопал ни одной жау-жумурины. А солнце пригревает и пригревает. Ночью было холодно, под утро Егор закоченел в стогу. А нынче - припекает. Пропитанная потом рубашка прилипла к телу. А Егор все поклоны бьет, роется в земле с упорством садовника.
И тут он увидел ферулу. Сразу пять белесовато-зеленых звезд на песке... Значит, пять отличных клубней. Самые хорошие клубни у ферулы до того, как она выпустит цветоносный стебель. А потом они становятся волокнистыми. Но не обманка ли эта "помидорина"? Егор сорвал лист, растер его, понюхал. Точно, ферула.
В представлении многих людей пустыни - что-то ужасное. Безводные пространства! Скорпионы и каракурты! Змеи, наконец...
Что ж, в пустыне и на самом деле мало воды и змеиные следы действительно встречаются часто. Человеку, не отличающему ядовитых щитомордников от безопасных стрелок и безобидных полозов и удавчиков, так и кажется, что гибель его подстерегает на каждом шагу. Стоит лишь неискушенному туристу взглянуть на ушастую круглоголовку в то время, когда она шипит, раскрыв красную пасть, - сразу расхочется ночевать на песке.
Но только тот, кто пустыню представляет по рассказам (или по книгам и фильмам), думает, что человек там непременно пропадет, окажись он один среди барханов. Немногие знают, что в пустыне можно найти съедобные растения. А Егор знал! Клубеньки и луковички для него - привычная пища. И вся пустыня Муюнкум, как и узеки Чуреки - часть того мира, в котором он жил, не зная другого.
Что же касается кусачих обитателей урочищ, то мальчик твердо придерживался принципа: не трогай никого, и тебя никто не тронет. А схватишь не подумав - непременно получишь сдачу. Кусаются не только змеи и скорпионы, но даже совершенно мирные ящерки, даже стрекозы и кузнечики. Разница лишь в том, что одни твари кусаются больно, так что и рука опухает, а другие - так себе, капелька крови выступит, и больше ничего. Не трогай никого, не садись на песок, не посмотрев себе под ноги, и ничего не случится.
Словом, Егор не боялся обитателей песков и, можно сказать, любил пустыню. Иногда он даже предпочитал бродить по барханам, а не по камышовым тропам. Скажем, весной, когда еще не жарко, а язь и сазан на удочку не идут. И купаться еще нельзя, разве что на Соленом озере, где вода зимой не замерзает, а весной она теплее, чем в узеках. Тут, в барханах, он пускал стрелы - как бы охотился на кабанов. Но чаще ковырялся в песке, отыскивая что-нибудь съедобное. И вовсе не потому, что дома есть нечего. Просто ему нравилось выкапывать из песка сахаристые луковички тюльпанов и вкусные клубеньки козельца. Но больше всего он любил корни ферулы жау-жумур.