Конечно, рысь, даже если она не отличалась огромными размерами, была крупнее своего камышового супротивника. Но, видно, что-то в нём показалось его врагине таким смертельно опасным, что она не решилась вступить в ним в бой. Поединок оказался лишь боем взглядов и глоток…
И Федя, осмысливая произошедшее, подумал: «Прав папка, — переглядел рысь наш Иван Иванович!» И, словно воочию, младший Брянцев увидал, как свирепо, впрямь по-звериному, ощеривается пасть его любимца, обнажая длинные и острые клыки. Они были намного крупнее клыков Маркиза, кота могучего, не раз дравшегося даже с овчарками, но — кота домашнего. Словно наяву, Федя увидел, как поднимаются за ушами найдёныша кисточки (обозначившиеся лишь на втором году его жизни) единственно пушистое, что выделялось на его гладкой и твёрдой шерсти. Как топорщатся его длинные и жёсткие усы, как бешено бьёт он своим камышовообразным хвостом по снегу. Как дыбится его загривок и грозно выгибается спина с двумя продольными светло-шоколадными полосками на ней… И — самое главное — глаза! — Федя воочию увидел, как зажигаются и вспыхивают они, как летят из них жёлто-зелёные молнии. Да, тут было чего испугаться даже рыси!
Юный сельский натуралист легко мог всё это себе представить: он уже не раз видел своего питомца почти в таком, воинственном состоянии… А в первый раз — ещё когда приёмыш только-только стал превращаться из малого котёнка в юного кота. Можно сказать, находился в переходном возрасте…
И случилось так, что единственный из трёх щенков Джульки, не отданный «в люди» и получивший кличку Малыш, решил поиграть с брянцевским найдёнышем. Но поиграть по-своему. Как существо высшего порядка с чем-то малохольным и незначительным… Он подошёл к юному Ивану Ивановичу, не ждавшему от него никакой пакости, и повалил его ударом лапы наземь.
Однако приёмыш тут же не просто вскочил — подскочил, как мячик, и, впервые на глазах Федюшки, спешившего к нему на помощь, встал в ту самую боевую стойку: зашипел, ощерил пасть и выгнул спину. Потом пронзительно взвизгнул, — можно сказать, что у него в ту пору происходила «ломка» голоса, и вопить, издавая воинственный клич своих камышовых предков, он ещё не мог. Но уже был в состоянии защитить себя… Малыш, однако, был ещё только щенком и не вдруг понял смысл этого преображения кошачьей внешности. Он неуверенно двинулся в сторону кота, для храбрости слабенько тявкнув.
Это ему дорого стоило. Камышово-кошачий отрок проехался ему лапой по глазам, да так, что щенок мог и впрямь ослепнуть. Верушка, также ставшая свидетельницей этой стычки, сказала, что звуки, которые издавал Малыш, катясь визжащим лохматым кубарем в будку, под защиту матери, были «покруче» песен самых «расстёгнутых» рок-групп… Джулька, однако, проявила мудрость. Вначале она лизнула глаза своему отпрыску и облизала довольно-таки глубокую царапину на его мордашке. Когти юного Ивана Ивановича, видно, были уже не младенческими. После чего она повернулась в сторону кота, который было побежал вослед щенку и приблизился к собачьей будке. Он остановился и снова оскалился, уперев передние лапы в землю. Тут-то Федя впервые увидал я то, как может кот стучать хвостом — пусть пока ещё только хвостиком — по земле… Джулька же легла у будки, закрывая вход в неё. Глядя на подросшего котёнка, готового к битве, она несколько раз лениво рыкнула. И этим мирным, хотя и строгим ворчанием, и всем своим видом она показывала брянцевскому приёмышу, что драться с ним не намерена, лишь не хочет пускать его в своё жилище, где спрятался её неразумно-задиристый и справедливо наказанный детёныш.
Камышовый четвероногий подросток, видимо, немного поразмыслив, отозвался на Джулькино миролюбивое ворчание, громким мяуканьем, тоже лишённым всякой агрессивности. Хотя нотки горделивого торжества в том мяуканье уже слышались… На том всё и кончилось.
— Да-а, приёмыш у нас неробкого десятка вырастает, — заметил однажды, говоря о возмужании Ивана Ивановича, хозяин дома. Он сидел на крыльце рядом с обоими сыновьями, отдыхая после многочасового рабочего дня. — Вроде бы по стати ещё котёнок, а на морду глянешь да на повадки — не, видно, бойцом ростет. Что-то в морде у него тигрячье, — говорил старший Брянцев.
Федя же, соглашаясь с отцом в главном, всё-таки возразил ему с некоторой обидой за своего питомца:
— Пап, ну какая же у нашего Ван Ваныча морда?! У него — лицо! Вон, смотри, какое умное… Сообразительный растёт — просто жуть! Головастый, да и добрый…
— Да, — поддержал «мелкого» Николай. — Ни цыплят не забижает, ни гусенят, как другие кошки. Он у нас хоть боевунный растёт, но… интеллигент!
— Он — не интеллигент, — не согласился младший Брянцев и со старшим братом. — Он — аристократ. Промеж других котов в нашем Старом Бору он — как князь Александр Невский на новгородском вече. Вот! И у него — лицо, а не морда.
— Ох, Федюшка, — с улыбкой мотнул головой Ваня, обнимая обоих сыновей, сидевших по обе стороны от него, своими тяжёлыми ручищами, — начитанный ты стал такой, что тебя уж и понять не вдруг можно. Скажешь тоже — артистократі Мы люди простые, мужики, одним словом. И забывать по то не след никому, что он из мужиков, даже если он и высоко взлетевши. И ты не забудь, Федюнька, даже, допустим, когда в городе учиться будешь и там останешься… Верушка — другой коленкор. Она — девка, выйдет замуж, а там куда ейный муж её повернёт, в ту сторону глядеть и будет. Ежели только сама верховодить над ним не станет. Нойма такое дело в семьях частое, да толку с него никакого… А когда мужик забывши, что он мужик, то рано ли, поздно ли, но мордой в грязь чухнется. Так-то, ребята…
Ваня помолчал, а потом снова завёлся на словоизлияния, что вообще-то с ним редко бывало, особенно в последнее время: так заматывался он в многочисленных своих трудах. Но тут он почувствовал, что самый час пришёл сказать сыновьям веское слово:
— …И кот у нас мужицкий, крестьянский ростет. А что боевой — так тот же твой Невский, да и Жуков тоже что бы без мужиков делали на войны? Мужик за свою землю бьётся — он-то Россию и спасает. Как тот же наш дед Иван, прадед ваш. Уж как его власть гнобила, сколько обид у него было — а как воевал!.. Теперяшняя-то власть на мужика… эх, не могу я, Федька, при тебе про эту власть говорить. Прошлая мужику руки вязала, да всё ж в гроб не вгоняла. А под конец, лет семь-восемь назад, так вроде и руки нам развязали. А эти… Вот и армия вразнос у нас пошла из-за этого бардака!
— А мне-то ведь уж скоро в армию, — вставил своё слово Колька.
— И всё равно — у Ван Ваныча лицо, а не морда! — продолжал настаивать на своём Федя.
— Ну, спорить не буду, сынок. Пусть лицо у него, тебе видней, твой же он вскормленник… А всё ж, ребята, — продолжал старший Брянцев, — не по нутру мне эта мода городская. Про собак говорят — сказать «кобель» и «сука» стесняются. Всё «девочки» у них да «мальчики». Тоже, нашли мне девочек-мальчиков! Нет уж, мужского роду пёс, так он кобель и есть. А женского — сука она всегда и будет. И нечего тут стесняться. И в книжках так писано, а писали их люди поумней теперешних. Пушкин тот же… А то — «девочки-мальчики» — тьфу! вот уж истинно суки, прости Господи. Нет, ребята, это всё… как там Верушка-то говорит… проколы, да?
— Не-а, не приколы, — ответил со знанием дела Николай. — Это стёб, так Верка говорит.
— Во-во! — с вдохновенным гневом подхватил Ваня. — Стёб! Выстебываются там они. Я же не совсем тёмный, восьмилетку кончил, а уж армия раньше развитие давала — дай Бог! Да и ваши дед с бабкой, царство им небесное, кой-чего доброго мне в мозги вложили. Это сейчас мне неколи стало читать-то… А уж про мамку-то вашу вообще не говорю: в городе учившись была. А слушаем с ей радио или телик смотрим, когда минута выпадет, — ни х… ох, половину слов не малтаем. Ровно не по-русски говорят. Выстёбываются, это уж точно. Вот и добыстёбывались — пахать-сеять скоро некому станет. Эх!..