Такого грандиозного конкурса кошачьих невест наши края ещё никогда не видали!
Но все усилия хозяек этих красавиц оказались тщетными. Не суждено было сбыться их мечтам о том, чтобы завести у себя в доме верного, прыгучего, бесстрашного и чистоплотного защитника домашней живности, такого Барсика или Рыжика, который унаследовал бы лучшие качества брянцевского камышового богатыря… Ни одна из великого множества предложенных Ивану Ивановичу невест не зажгла его сердце.
Он, надо отдать ему должное, не отшвыривал приносимых в дом Басек, Анджел и Пушинок. Он вёл себя, как джентльмен, по-рыцарски, казалось, понимая, что его хозяева ведут себя согласно неписанному уставу деревенской жизни и должны принимать у себя в гостях столь внушительное количество этих женщин — двуногих и четвероногих… Царственно-вежливо (кое-кому казалось, что даже с поклоном) он взглядывал на каждую извлекаемую из корзинки красотку. А к некоторым приближался и порой одобрительно мурчал. Кое-кого даже лизал в нос. Но — и всё. И удалялся, слыша за спиной сокрушённые вздохи двуногих представительниц женского пола и обиженное мяуканье их пушистых любимиц.
Правда, некоторые киски, едва увидев своего предполагаемого жениха, с жалобным писком шарахались прочь и убегали. Видимо, принимая Ивана Ивановича за совершенно дикого, не прирученного кота, от которого ничего хорошего ждать нельзя. И всё же чаще всего эти зеленоглазые гостьи сразу же начинали кокетливо льнуть и ластиться к нему. Но — напрасно! Не помогали ни уговоры, ни увещевания, равно как и обильное угощение, приносимое владелицами кошек в качестве приданого. Оно оставалось невостребованным. Холоден оставался камышовый кот к домашним кошкам…
Причём холоден даже в ту вешнюю пору года, когда кошачья чувственность (впрочем, как и человечья) у всех молодых особей берёт верх над всеми прочими чувствами, желаниями и доводами рассудка. Не зря же существует понятие «мартовский кот»… Больше всего женщин Старого Бора, соседних Гориц и Замошья, ближних Демешкина и Заклинья, дальних Жидилова Бора и Полей, а также приезжих горожанок из райцентра Каменки и аж из самого Талабска возмущало нежелание брянцевского кота проявить в деле инстинкт продолжателя рода именно в те весенние недели, когда все домашние коты взбираются на крыши.
— Этому-то и бегать никуда не надо, на блюдечке ему таких красавиц подносят — а ему всё ничто, ровно и не кот, а лягуха какая! А ведь не холощёный… Ишь, цаца какая! — И почти каждая из них сопровождала своё женское возмущение столь острыми выражениями, что я не решаюсь их здесь воспроизвести…
Не обошлось на том конкурсе кошачьей красоты и без совершенно анекдотических случаев. Однажды пожаловала к Брянцевым старушка из очень дальнего села Кудеверь. Её корзина была большой, заплечной: в таких носят скошенную траву или яблоки. Охая и проклиная дальнюю и ухабистую дорогу, поминутно извиняясь перед хозяйкой, что заявилась без предварительной договорённости, эта бабка бухнула корзину на пол — и тут выяснилось, что столь объёмная тара для переноски её кошки была выбрана не случайно. «Моя кошечка-то хоть и молодая, да здоровунная, поводе другого кота!» И впрямь, извлечённое из корзины пушисто-хвостатое и усатое существо оказалось очень крупных статей. Без всякого стеснения это существо сразу же кинулось к миске на полу, наполненной доверху вкуснейшим печёночным паштетом, и урча от удовольствия, слопало всё содержимое миски. Паштет же этот был принесён владелицей кошки, только что «не прошедшей по конкурсу». Эта женщина ещё не ушла, она была давней знакомой Таси, и они обе, давно не видевшие друг дружку, оживлённо болтали за столом, попивая чай. Тася пригласила присесть к столу и старушку из Кудевери.
— Не, ронная[1] моя, благодарствую, лучше опосля. Как ваш котик своё мужско дело сделает — вот тады и чайку можно. А иде ж красавец-то ваш хвалёный, не вижу, а? Я ить на глазы-то слабая, без очков ничо не вижу, а куды их сунула, не помню…
Но Ивана Ивановича в тот момент не было в доме, он куда-то исчез, видимо, притомившись от просмотра предлагаемых ему подруг. Зато его последняя несостоявшаяся невеста мирно дремала под столом у ног своей хозяйки. Насытившись на даровщинку паштетом, кудеверская кошка огляделась — и подбежала к лежащей под столом полосатой красотке. Через несколько минут из-под стола донеслось мурлыканье обеих кошек — и вдруг они обе друг за другом сиганули в раскрытую форточку на двор, едва не свалив горшок с бальзамином, стоявшим на подоконнике…
Дальнейшее развитие событий привело всех в неописуемое ошеломление, смешанное у одних с восторгом, а у других — то есть, у кудеверской старушки, со стыдом и негодованием. Ибо через несколько минут в горницу вбежал Ваня и, корчась от хохота, крикнул пожилой гостье: «Мамаш, кого ж это вы нашему коту привезли? Наш Ван Ваныч, слава те, Господи, не гомосек! Гляжь-те на двор, бабы!»
Женщины глянули на двор. Существо, которое кудеверская старушка считала кошкой, активно осуществляло любовно-супружеские отношения с несостоявшейся невестой Ивана Ивановича… Это был кот!
Долго потом всем собравшимся пришлось утешать владелицу кошки, оказавшейся котом, слушать её причитания и жалобы на подслеповатость, сыгравшую с ней столь злую шутку: «Ить мне котёночка-то подсунули, сказали — кошечка! А что там я разгляжу: махонький же он был, а я без глаз… А люди-то, люди-то пошли — ни стыда, ни совести, лишь бы обманить старуху…» Пришлось Брянцевым поднести кудеверской бабке рюмочку, потом другую, да и оставить её ночевать. Впрочем, Ваня и Тася всегда были гостеприимны, не утеряли этого свойства и в новые трудные времена. Старушка же утешилась тем, что наконец-то, хоть и через конфуз, но дозналась до истины в отношении своего кота…
Наконец Брянцевым надоел весь этот «бабий штурм» их любимца. «Хватит, — сказала Тася, — наш котик вам не осеменитель». Федюшка же, из мальчика превращавшийся в подростка и, следовательно, знающий о взаимоотношениях полов гораздо больше, чем взрослые, заметил: «Ни один мужик не любит, когда на него женщины бросаются. И вообще — Ван Ванычу только дикая зазноба нужна!» Впрочем, ещё лучше об этом юный лирик сказал стихами:
Федя знал, о чём говорил и писал. Но это знали уже и все Брянцевы… За год до столь неплодотворных кошачьих «смотрин» Иван Иванович доставил своим хозяевам немало переживаний…
Он исчез на целую неделю. Правда, то случилось не в марте, а в апреле, когда с верб уже слетает желтоватая пыльца, и стволы берёз влажны от слезящегося целебного сока. И когда половодье сгоняет всех пернатых и четвероногих обитателей приозерья во мшаники и мелкие ольшаники, в тальниковые и вересковые заросли вдоль ручьёв, становящихся в ту пору настоящими бурными речками. Там-то и начинаются любовные игры птиц и зверей талабского побережья.
— …Невжель не вернётся наш Ван Ваныч? Не дай Бог — сманила его какая профура дикая. А ведь запросто: дитё ещё малое котофей-то наш! В первый раз ведь женихаться направился… — Так сокрушалась Тася, все глаза проглядевшая в сторону озера. Дочка же с присущей ей математико-логического язвительностью подливала масла в костёр брянцевских страданий: «Ничего не попишешь — зов предков, голос крови!» Федюшка же прямо извёлся в своих тревожных гаданиях. Почернел и почти ничего не мог есть…
Но, «проблудовав», по выражению той же Верушки, дней семь-восемь, Иван Иванович вернулся в ставшее ему родным домом людское жилище. Вернулся с новым, необычным огоньком в его огромных крыжовенных глазах. Исхудавший, но гораздо более ловкий и гибкий, чем прежде: именно с той поры, после первого «жениховства» его прыжки стали просто фантастически длинными, превратились в стремительные полёты.