Я не сдаюсь:
— Скоро наступит осень и задует северный ветер. Потом выпадет снег и на полгода установится зима. Быть одному в темной хижине все это долгое время, вероятно, мучительно… Не тоскуете ли вы в это время «по человеку, близкому вашему сердцу?
Станислав задумывается, потом отвечает, что не знает — тоскует ли он. Пожалуй, нет — потому что тогда с ним находится кто-то другой.
— Кто же это?
— Господь бог!.. — тихо отвечает он.
И правда, Станислав ревностно религиозен. Он полон такой горячей и глубокой веры, что порой она кажется болезненной. Бог, без колебания утверждает Станислав, сошел к нему с неба, принимает участие в его делах, находится рядом с ним. Станислав беседует с богом, как с кем-то присутствующим тут же, просит у него совета… Бог разделяет общество Станислава в долгие зимние дни в одинокой хижине, а его присутствие охраняет от нервных потрясений. Какое-то наваждение! И когда Станислав рассказывает мне об этом, его глаза вспыхивают нездоровым блеском.
В жизни Станислава произошли два события, которые он считает делом Провидения. В канадской провинции Квебек, заселенной преимущественно французами-католиками, приверженность к религии и до сего времени сильна, как нигде, и многие места там прославились чудесами. Наиболее известные из них — это церковь св. Иосифа на горе над Монреалем и церковь св. Анны в Бопре, под Квебеком.
Несколько лет тому назад Станислав долго и тяжело страдал болезнью желудка. Он был так плох, что врачи потеряли надежду сохранить ему жизнь; поговаривали, что это рак. В самом безнадежном состоянии поехал Станислав к отцу Андре, настоятелю церкви св. Иосифа. Отец Андре заявил, что Станислав выздоровеет. И действительно, через несколько недель он выздоровел.
В другой раз Станислав принимал участие в паломничестве к церкви св. Анны в Бопре, и, поскольку принято просить о милости, он молился об излечении экземы, которая была у него несколько лет на пальцах. Через несколько дней, к изумлению Станислава, экзема начала проходить и скоро исчезла окончательно. Если оба эти случая правдивы, то они свидетельствуют разве что о сильном самовнушении Станислава, опирающемся на его огромную веру.
При всем том Станислав отнюдь не обнаруживает признаков подвижничества. Несмотря на набожность, в нем вовсе не бушует пламя, которое сжигало высокомерных рыцарей-крестоносцев. Хотя он и живет в лесу, тело его не напоминает тело Тарзана, а его лицо с запавшими щеками совсем не фотогенично. В нем не кипит жажда великих свершений, как у героев Джека Лондона. Станислав остался тихим, скромным человеком с уравновешенным характером и безмятежными снами; он составил себе полное представление лишь о двух величественных силах, между которыми забросила его жизнь: о лесе и о боге.
Через два-три часа после захода солнца мы ложимся спать. Станислав ложится последним. Прежде чем погасить керосиновую лампу, он чистит ружье, потом опускается на колени перед изображением ченстоховской божьей матери и читает молитвы. Молится долго, пятнадцать-двадцать минут. Воздетые к богу глаза его снова загораются горячечным блеском. Как будто видят и» ой мир. Выражение блаженного покоя и удовлетворенности застывает в такие минуты на лице Станислава.
В это время на соседних склонах начинают выть волки. Они отправляются на свою ночную кровавую охоту, открыто и грубо провозглашая войну всем более слабым обитателям лесов. Потом доносятся иные звуки. Два коротких трубных басовых выкрика заканчиваются третьим — долгим и еще более мрачным: гу-гугуууу… Это тоже ночной хищник: сова. Она тоже сообщает, что голодна и опасна для соседей.
Странно сочетаются эти звуки: здесь, в хижине, — призыв к богу, там, в лесу, — призыв к пожиранию.
Вот так — между прожорливой чащобой и такой же всепоглощающей верой Станислава — мы наконец засыпаем в хижине польского траппера.
6. Соседи
Каждый день рано утром мы выходим на охоту. Станислав — мастер читать следы — по дороге объясняет мне шепотом, что происходило здесь ночью. Тут прошли два оленя, там останавливался и грыз кору дикобраз, а здесь еще один олень, испугавшись чего-то, отпрянул в сторону. Встречаем много медвежьих следов, но все они старые: надломленные деревца дикой черешни с объеденными ягодами и полуистлевшие поваленные стволы, ободранные в поисках личинок. Свежих следов, к сожалению, не видно. Не заметно также, к счастью, и свежих следов соседа, Десотеля.