Она взглянула на мужа, и тут же оба услышали весёлый оклик Фёдора:
— Мам, пап, если не видите, я вернулся!
Она поняла, что необходимо взять себя в руки. Обычно они шутили друг с другом, и когда женщина обернулась, на губах её играла улыбка, а тени, залёгшие у глаз, были почти незаметны.
— А ты кто? — поинтересовалась она.
— А кто обычно зовёт вас «мам-пап»?
— Мам-папом?
— Но вы можете считать меня разносчиком сидра.
— Ладно. Договорились. Поставьте в погреб. И ступайте своей дорогой.
Она бросила взгляд на мужа.
— Может, мы покормим его? — И поняла, что ещё чуть-чуть, и улыбка её будет выглядеть вымученной. — Ужин скоро. — Она добавила в голос строгости. — Но за стол у нас пускают только с чистыми руками.
— Знаю, — насупился Фёдор. Поднялся на крыльцо и вошёл в дом. В их совсем крохотный, но чистенький двухэтажный дом, который они делили с ещё одной семьёй такого же неразбогатевшего гребца.
Женщина вздохнула. Макар пристально смотрел на неё.
— Не думай о плохом, — вдруг попросил он.
Она ответила мужу долгим настороженным взглядом. Щёки её уже какое-то время не казались порозовевшими.
— Как скажешь, — негромко отозвалась она.
4
Ворон Мунир доставил своё послание по назначению. И когда перед адресатом побежали буквы, его лицо преобразила тихая счастливая улыбка.
— Наконец-то, — прошептал он.
Сообщение было сухим, сдержанным, ни одного лишнего слова:
«Его манок цел и действует. Сегодня с утра манок выглядел совсем как новенький. Я вызвал Мунира при помощи его манка.
P.S. Думаю, завтра они начнут поиск по всему каналу. Мы сделали всё, чтобы Дубна привлекла их наименьшее внимание».
Эта радостная улыбка ещё какое-то время светилась на лице адресата. Но потом она померкла. И у переносицы залегла глубокая тревожная складка.
5
Вторую ночь подряд Фёдору снились странные беспокойные сны. Он спал в своей крохотной комнатке, уместившейся на чердаке с единственным оконцем, и лунный свет падал на его лицо. Луна набирала силу, войдя уже в третью четверть, и возможно, это она беспокоила юношу, и возможно, лёгкий ветерок, играющий быстрыми тенями, или что-то иное, но Фёдор ворочался, и сон его был неверным. Вот и сейчас он проснулся, отчётливо слыша голос Ивана Афанасьевича, строгого учителя начальных классов по критической теологии, о котором, к счастью, он давно уже успел позабыть. Фёдор не питал никаких сентиментальных чувств к школьной гимназии, окончил её с грехом пополам, а в день выпуска, когда у многих одноклассников, и в особенности у одноклассниц, трогательно блестели глазки, а некоторые девочки даже утирали слёзы рукавом, он был несказанно рад, что всё это тягостное мучение осталось позади. Однако сейчас он почему-то услышал голос старого учителя и увидел его хмурое лицо (Иван Афанасьевич вроде как вообще никогда не улыбался; сказать, что его побаивались, было бы явным недобором, да только беда в том, что предмет его входил в список обязательных). Фёдор лежал с открытыми глазами, смотрел в окошко, посеребрённое луной, а голос «старого цербера», как порой и, конечно, за глаза именовали Ивана Афанасьевича, всё ещё звучал в нём.
«Когда-то канала не было. Волга здесь просто делала поворот в сторону Ярославля, неся свои прозрачные воды мимо родной Дубны. Потом пришли строители канала, перекрыли реку плотиной, и стало Московское море, Иваньковское водохранилище. И насыпали дамбу, в ней прорыли шлюз номер один. При выходе из шлюза по обоим берегам дамбы установили памятники Ленину и Сталину, двум великим строителям канала».
Голос был сухим и монотонным, и, скорее всего, юноша опять уснул. Потому что голос этот стал озвучивать какие-то странные вещи, и Фёдор не был уверен, слышал ли он их прежде;
«…установили памятники Ленину и Сталину, двум великим строителям канала, открывшим электричество. Одно — электричество из воды и второе — электричество из атома. Беречь его они доверили учёным. И прямо за шлюзом № 1, в пятистах метрах строители прорыли канал до Москвы, самого прекрасного города на земле. А Дмитров тогда был всего лишь одним из множества процветающих городов по берегам канала. Потом что-то случилось. Второй памятник, Сталину, убрали. Так закончилась Золотая эпоха. С этого началось разрушение мира».