В книгах учёных Фёдор отыскал слово, более или менее подходящее для описания этого запрета. Это было слово «табу». Даже гребцы и те, кто промышлял контрабандой, не нарушали этого таинственного «табу». А из разговоров недоброжелателей Фёдор знал, что единственные, кто был склонен к подобному кощунству, — это гиды, которых приличным людям стоит избегать. И вот так вот вышло, что один из них ждал сегодня с запретным грузом у исполинской статуи Ленина, которой тоже не коснулись воды увядания и за которой находились ворота, открывающие вход непосредственно в канал.
Свет фонарика появился в тёмном окошке диспетчерской — три коротких и два длинных сигнала. Это повторилось несколько раз, и Кальян отдал распоряжение заплыть в шлюз. Фёдор подхватил канат и ждал на носу лодки.
— Швартуйся к первому рыму, — бросил Кальян, — у дальних ворот будет гейзер.
— Знаю, — отозвался Фёдор.
Он чуть пригнулся и быстро накинул канат на крюк, подтягивая лодку к стенке шлюза. Рымом назывался швартовый бакен, который по направляющей в стенке камеры поднимался вместе с поступающей в шлюз водой. От бати Фёдор знал, что камеры наполняются у дальних, верхних створок, напор достаточно сильный, лодки полегче может и опрокинуть. У них была средняя лодка, но всё равно оказаться в воде сейчас не хотелось. Фёдор бросил взгляд назад, в этот момент ворота за ними закрылись.
Сразу же шум плотины сделался каким-то далёким, словно их только что отрезали от привычного мира. Света всё не включали, юноша сглотнул. Но что может случиться в двух шагах от города, в своём, практически домашнем шлюзе? И днём здесь Фёдор не раз бывал, но… то днём.
— Чего-то медлят, — прошептал он.
В ответ Кальян только кивнул. Ещё от бати Фёдор знал, что все шлюзы на канале устроены одинаково. Однокамерные, двести девяносто метров длины, так что за раз могут вместить очень много лодок, и у всех нижние ворота раздвижные, а верхние, дальние, если идти от Дубны, отворяются, уходя под воду.
— Ну, тянут-то, чего ж тянут, — уныло промолвил Кальян.
Что-то в голосе здоровяка не понравилось Фёдору. Он и сам вдруг подумал, что они здесь как в ловушке, и случись что, выбраться из камеры по отвесным мокрым стенам будет невозможно. В зависимости от уровня воды в Иваньковском море, которое то ли по привычке, то ли шутки ради все ещё звали Московским, первый шлюз поднимал на шесть и на восемь, а то и на одиннадцать метров, и сейчас они находились на дне этого колодца. Плеск послышался с правого борта лодки, человек на руле вдруг тоскливо воздохнул.
Сделалось вроде бы ещё темнее, и следом какая-то необычная глухая тишина пала вокруг, словно что-то внешнее вытеснило из шлюзовой камеры все звуки. Ещё один прелый ком подкатил к горлу, а потом Фёдор услышал шёпот. Тихий, в дальнем углу, у противоположной стенки.
Юноша непонимающе оглянулся, но никого или ничего различить, конечно, не сумел. И когда он уже собрался отвернуться, его снова позвали. Чуть слышно, маняще, только теперь шёпот прозвучал ближе, казалось, что на расстоянии вытянутой руки. И сразу же мороз иголочками пробежал по спине.
«Это акустический обман, — вспомнил Фёдор голос бати, — такое бывает. Не позволяй себя обмануть». Но батин ли это голос? Ведь ни о чём подобном Фёдор с отцом не говорил. Он посмотрел на Кальяна: лицо того застыло.
И взгляд также был направлен в сторону дальней стенки.
«Ты что-то слышал?» — хотел было спросить Фёдор. Но теперь делать это оказалось ненужным. Шёпот повторился. Звали его. Всё более настойчиво, громко, с обрадованным и каким-то алчным удовлетворением.
В этой глухой чуждой тишине родились свои собственные звуки: смешки, перешёптывания, хохот. По лицам всех, кого смог увидеть Фёдор, он понял, что они тоже слышат это. Только реагируют по-разному: кто-то сидел, опустив весло, с завороженной счастливой улыбкой; у кого-то, напротив, на лице отразился ужас. Но звали-то его, и для него, Фёдора, нет ничего зловещего в этих звуках. Они сулят, таят в себе какое-то обещание, на которое юноша должен лишь откликнуться; что-то, о чём Фёдор всегда знал или догадывался, о чём-то там, под тёмной водой…
— Фёдор!
Кальян вдруг крепко ухватил его за локоть, и юноша непонимающе уставился на здоровяка, лишь потом сообразив, что уже наполовину вывалился из лодки.
— Т-с-с, — с нажимом произнёс Матвей, возвращая юношу на место.
И тут же в зове появилось что-то гневное, быстро сменившееся на колючий хохот.