— Зачем ты мне? — первым нарушил молчание Хардов.
— Я много чего умею. — Фёдор попытался объясниться быстрее, почему-то ему казалось, что сейчас, в эту самую минуту может всё и решиться. — Готов делать любую работу. Мне ж после того, что случилось, тоже оставаться в Дубне…
— Ну да, — буркнул Матвей, — из-за него, в общем, вышла драка-то. Его ж, конечно, Дмитровская водная полиция, — последние три слова он нарочито растянул, — теперь искать будет. Как только ярмарка закончится. Чтоб людям праздник не портить — всё чистенько… Ненавижу их, понтов!
— Это плохо, — серьёзно сказал Хардов. — Ненависть — ненадёжный попутчик. — Затем он смерил юношу оценивающим взглядом. — Заработать решили, молодой человек? — Он усмехнулся, но глаза продолжали сканировать Фёдора. — Ведь я слышал, что у контрабанды…
При этих словах Матвей бросил быстрый взгляд на гида.
— …есть неписаный устав: все прошедшие сложный рейс получают равную долю, даже юнги. Если выживут, конечно. Только у капитана гонорар выше и зависит от ряда привходящих факторов.
— Мне нельзя здесь оставаться, — прямо сказал Фёдор, а потом, чуть смутившись, добавил: — Я всё равно к кому-нибудь наймусь. Или сбегу.
— Всё это не отвечает на вопрос: зачем ты мне? — Хардов всё так же пристально смотрел на Фёдора.
И Фёдор вдруг смог ответить на этот взгляд. Что-то внутри него, возможно, то, из смутного видения, возможно, что-то другое заставило его губы произнести со спокойной решимостью:
— Потому что вы гад.
Уже через мгновение Фёдор и сам бы не смог ответить, почему он так сказал. Однако лицо Хардова застыло. Взгляд серо-голубых глаз теперь ощупывал юношу с какой-то новой задумчивостью. Словно Фёдор своими словами только что попытался заставить его изменить своё мнение. О чём? О нём? Нет. Явно нет. Что-то другое. О чём-то очень важном, но…
— Смышлёный парнишка, — наконец произнёс Хардов, однако без всякой приязни.
— Знаете, — тут же вставил Кальян, — я мог бы за него поручиться.
— Давай «знаешь», если уже перешли на «ты», — поправил его Хардов, так и не сводя взгляда с юноши.
— Да, давайте. Давай, — чуть спутался здоровяк. Наверное, перейти с этим человеком на «ты» не так легко, как виделось вначале. — Его отец — лучший из гребцов в городе, — он указал на Фёдора. — А лишняя пара рук в дороге не помешает. Мальчишка расторопный…
Но Хардов уже принял решение.
— Лодка отходит через час с четвертью, — сказал он Фёдору. — Не успеешь собраться — пеняй на себя. И ты не задаёшь лишних вопросов.
— Спасибо, — промямлил Фёдор и тут же просиял: — Я не подведу!
Гид еле заметно кивнул и обратился к своему новоиспечённому капитану:
— Уходим прямо сейчас, пока ярмарочные торжества в разгаре. Через час с четвертью лодка должна быть на волне. Я смотрю, ты уже собран.
— Всё своё ношу с собой. — Кальян чуть приподнял баул на плече. — Рулевого свистну, и… привет тебе, ночь.
— Выходите налегке. Я с грузом буду ждать вас у статуи Ленина. Мало ли что, а к пустой лодке претензий не будет. Может, дурням спьяну покататься захотелось.
— Это вряд ли, — холодно усмехнулся Кальян, бросив взгляд на тёмную воду реки.
Даже здесь, в городе, она не выглядела гостеприимной.
О том, что будет на канале, даже думать не хотелось. Но Матвей ходил после заката, было дело, а с этим странным человеком в длинном плаще он был готов рискнуть ещё разок.
— А как же?..
— Первый шлюз? Вас поднимет мой человек. Посветите фонариком. Как будете подходить.
— Это самый безопасный шлюз на канале, — почему-то сказал Кальян. — Наш домашний, как говорится.
— Верно, — согласился Хардов. — Пойдём. Введу тебя в курс дела по дороге. Лодка на самом краю, дальний причал.
Потом гид обернулся к Фёдору:
— Ты ещё здесь?
— Я только… это не вопрос, — залепетал Фёдор. — Вы не местный и, может, не знаете — там охрана на шлюзе. И перед входом в канал, у памятника. Иногда её и на ночь не снимают.
— Сегодня ночью там не будет охраны, — спокойно сказал их новый работодатель, и что-то ледяное промелькнуло в его голосе. — Полагаю, сегодня на воде вообще никого не будет.
— Это точно, — согласился Матвей и зябко передёрнул плечами.
А гид бросил быстрый взгляд на чёткую половинку диска луны, вставшей над рекой. И тяжело вздохнул.
— Найдётся охрана и посерьёзней… — он чуть болезненно поморщился, — но людей там не будет.
— Почему? — упавшим голосом поинтересовался Фёдор. Затем он вспомнил о своём обещании не задавать вопросов и отчего-то виновато посмотрел на Кальяна.
Гид тоже посмотрел на Кальяна.
— Потому что… — Хардов кашлянул и произнёс ровным голосом: — Потому что сегодня появляется Второй.
Глава 3
Шлюз № 1. Ворота открыты
1
Ти-ти-ти, та-а, та-а. Ти-ти-ти, та-а, та-а…
Павел Прокофьевич Щедрин уже собирался отойти ко сну, когда услышал стук в окно. Сердце старого учёного моментально забилось сильней.
— Что же это? — прошептал он, вслушавшись в звук ночи. — Как же?..
Старик даже вылез из-под одеяла, впихивая ноги в мягкие домашние тапочки. Он так долго ждал и одновременно боялся этого момента, что могло и показаться, могло… Стук повторился. Лицо профессора застыло. Ошибки не было. Три коротких удара и два длинных: ти-ти-ти, та-а, та-а. Ти-ти-ти, та-а, та-а.
— Мунир, — сипло проговорил Щедрин.
Он сразу как-то суетливо вскочил с кровати, хватаясь за давно приготовленный баул с необходимыми вещами. Всё, как говорил ему Хардов, но Щедрин не сделал и нескольких шагов, а потом тяжело осел на стул, и плечи его поникли.
— Ну, вот и всё, — с болью выдохнул он. — Девочка моя…
Однако когда спустя пару минут он постучал в комнату дочери, на его лице читалась не вполне уместная попытка нарисовать радость и бодрую сосредоточенность.
— Да, пап, — послышалось из-за двери. — Заходи, я не сплю.
Щедрин осторожно отворил дверь. Дочь сидела к нему спиной и опять что-то писала. У профессора сжалось сердце, и как он ни пытался приглушить эту тёмную, глухую и отчаянную мысль, она всё же выскочила, как чёртик из табакерки: «А ведь такой вот я её больше никогда не увижу». Однако старый учёный постарался, чтобы его голос не выказывал волнения, а звучал по-деловому буднично.
— Ева, — сказал Щедрин, — он прислал ворона.
Плечи девушки вздрогнули. Она отложила перо в сторону и обернулась к отцу.
— Пора, — улыбнулся Павел Прокофьевич, но в последний момент не смог совладать с собой, и предательские горькие складки чуть искривили линию его рта.
— Когда? — тихо спросила дочь.
— Прямо сейчас.
Её глаза застыли и на побледневшем лице, казалось, сделались огромными. Она смотрела на отца. Потом быстро закивала, и короткий, почти неслышный полустон-полухрип сорвался с её губ. Однако произнесла она твёрдо:
— Я готова.
Звук тикающих настенных часов показался сейчас оглушительным.
— Девочка моя, — не выдержал Щедрин.
— Папа… — Её лицо всё ещё было бледным. — Мы же знали, что так будет. Нет другого выхода. И потом, это же не навсегда. Так ведь?!
Какой-то тёмный отсвет испуганного сомнения мелькнул в глазах старого учёного.
— Мы же расстаёмся не навсегда? Скажи, это очень важно — ведь не навсегда?!
— Не навсегда, — тихо отозвался Павел Прокофьевич.
А затем всё-таки всхлипнул и раскрыл объятия, пытаясь справиться со слезами, что вот-вот прорвутся наружу. Этого ещё не хватало. И без того девочка на грани паники. Щедрин шагнул к дочери. — Ева…
Она коротко подалась к отцу с ответным объятием и тут же отстранилась:
— Папа. Всё будет хорошо.
Щедрин смотрел на неё с восхищением, любовью и страхом.
— Конечно, Ева. Как и всегда.
Две мысли, расталкивая друг дружку, пролезли в голову профессора почти одновременно.
«Я спасаю её».
«Собственными руками я обрекаю нас на гибель».