Спустившись в подвал, он долго шарил по полкам. Здесь было много интересного, но получалось, что он брал без спроса, пусть даже у мёртвого хозяина, а это было неприятно. Он дотянулся до полки с огурцами, чуть ниже стояла консервированная тушенка и уже на полу два оплетенных бутыля с настойкой. Из одного он налил себе в небольшой ковшик, часть темной жидкости расплескалась по ватным штанам, поскольку воронки рядом не оказалось. Захватив еще одну банку, как ему показалось с соленьями, он все сложил в корзину и поднялся наверх.
Луна, неожиданно пересекла крест-накрест, бледным светом, комнату и выхватила из темноты два сапога хозяина. Капитану показалось, что силуэт Егорыча слегка покачивается. Он прошел дальше в свою комнату и плотно закрыл за собой дверь, стараясь не думать, что происходит за ней. Здесь уже было тепло.
Съестные припасы он разложил на столе, долго не мог открыть банку с тушенкой, пластиковая крышка ни как не поддавалась, поэтому ее пришлось разрезать ножом. Содержимое он вывалил на железную тарелку и поставил сверху на электрический радиатор, что бы немного разогреть. Из второй банки он налил пахучей жидкость. Ее рецепт Егорычь, как человек практически не употреблявший спиртного, хранил в тайне. По комнате сразу залетали непонятные летние запахи.
- Ну за тебя, старый мудила. Пусть тебе земля будет пухом и извини, что я у тебя в подвале пошарил, но тебе уже без надобности.
Голос в тишине дома прозвучал как то странно. Он опрокинул железную кружку одним движением и потянулся вилкой в банку. Тут же достал из нее, темный гриб и захрустел.
- Не понял я тебя Егорыч, не понял.....
Продолжал свой монолог капитан. Через несколько секунд, он почувствовал, как пахучая жидкость начала забирать.
- Свою тайну оставишь следователям, я завтра приеду в Ольховку и позвоню от туда, с коммутатора Истомину, следователю из Бондюга, он был у тебя как то летом. Пусть он в твоих тайнах и разбирается, мне ни к чему.
Затем он начал выкладывать из рюкзака на стол, документы бабы Любы. Их оказалось очень много. Еще раз он прочитал письмо из далекой Франции. Поп не правильно поступил. Дочку на произвол судьбы оставил в неизвестной стране, где вовсю бушует революция.
Чуть дольше он смотрел на подробную карту Чердынского уезда. Она была датированная первой половиной 19 века, но на ней мало что изменилось. Основные водные артерии - это Колва, Вишера, Южная Кельтма и Лопья текли точно в том же направление. Даже населенные пункты, как и несколько веков назад, как то не разрастались дальше своих исторических границ. На месте сегодняшних поселков, несколько веков назад, стояли точно такие же. Не больше, не меньше. И отдельно, идеальной прямой, протянулся Екатерининский канал. Это единственная прямая линия на карте, среди кривых речных поворотов.
Он отложил бумаги. Их было слишком много, здесь на этих пожелтевших страницах, хранились чужие мечты. Бабка собирала, все документы, вырезки, страницы из газет, о том месте, где отец зарыл семейные реликвии. Видимо ее ни на минут, всю жизнь, не оставляла мысль о том, когда ни будь она туда обязательно приедет.
Для тех, кто жил здесь на Севре - Екатерининский канал был чем-то обыденным. Ну а для правителей России он стал настоящим геополитическим "бредом", затуманившим мозги многим. Используя существующие границы государства Российского, выйти за их пределы. После начала активного освоения Северных территорий, очень заманчивым Екатерине второй показался план соединения Каспийского и Белого морей. Хотя сама идея, возникла еще при Петре 1. Бассейн реки Камы соединялся с Северной Двиной, по средствам одного канала. Пролегающего по территории Чердныкого уезда, длинной всего 10 километров.
Мотивом, для осуществление этой безумной идеи, стало донесение начальника Уральских горных заводов, тогда еще капитана Татищева, члену государственной Берг - Коллегии. Это позже он стал отцом основателем Перми. Хотя и у сегодняшних градоначальников, такие "бредовые" планы в головах присутствуют.
"...От пленных Шведских офицеров, живших в Соликамске, слышал, что на Север от туда есть озеро, из которого вышли обе реки Кельтмы, из которых одна потекла на юг - в Каму, друга на север - в Вычегду, впадающую в Северную двину и что весной из одной Кельтмы в другую свободно проходят суда с грузом четветей до 50 хлеба. Шведы говорили, что если на версту или более почистить мхи и сделать три или четыре шлюза, то все лето с добрыми судами проход будет свободным...."
Эти десять километров, стали зеркалом всей русской бюрократии. Их копали при четырех императорах - Екатерине 2, Павле 1, Александре 1 и Николае 1 и за тем, тихо мирно, без всякой шумихи упразднили, за ненадобностью. Административный надзор сняли, а имущество продали за бесценок.
Лист бумаги
- Истомин.
На улице орали видимо уже очень долго.
За окном уже давно было утро, полоски дневного света выхватывали из полутемного помещения, квадратный бок русской печки и тонули где-то посреди комнаты. В самом углу у стены стояла кровать, ее силуэт едва угадывался. Следователь перевернулся на другой бок и крики резко стихли. Он хотел снова провалиться в забытье, вдруг в холодной комнате звякнуло окно, послышались шаги, и двери в прихожей открылись.
- Вставай, Егорыч в Усть - Каибе повесился. Я тебя уже полчаса кричу, думал, ты помер.
С этим словами Кузнецов пересек комнату и сдернул единственную в комнате занавеску, закрывающую окно от дневного света.
- Мне ваш начальник звонил, сказал тебя из дома забрать и на место отвести. Бензина налил на дорогу туда и обратно хватит. Еще и денег сказал, что заплатит.
Он сделал несколько кругов по комнате, и остановился у кровати.
- Вставай прокурор хренов.
С этим словами он сорвал одеяло с лежавшего на кровати человека и только тогда, следователь Чердынской прокуратуры открыл глаза. Он был в форме.
- Кузнецов, что б ты сдох. С утра и без приглашения. Ну не урод ли?
Он спустил две ноги на холодный пол и поискал глазами обувь. На полу не было ни чего.
- Серега, там, в кителе бутылка пива, будь добр принеси доблестному жрецу сурового Северного правосудия.
Отказавшись от намерения ходить по холодному полу, он поджал ноги и остался сидеть на диване. Сейчас для Истомина не существовало ни чего вокруг. Он благостно щурился, со вчерашнего застолья хмель еще до конца не выветрился, и приятно было понимать, что впереди два полноценных выходных дня. Мозг решительно отрицал мысль о том, что надо было, куда-то ехать и тем более работать.
- На алкаш. Какой придурок тебя старшим следователем назначил? Еще и в суд ходишь, с людьми разговариваешь. У нас даже Сверчок в Ольховке, столько не пьет.
Но он уже не слушал, как кузнецов рассказывал, что-то о деревне и о том, как дядя Миша рыбачил на замершей Южной Кельтме. Пиво, хоть и было отвратительно кислым, все равно казалось очень вкусным, бутылка кончилась неожиданно быстро. Следователь удовлетворительно икнул и уже осмысленно уставился на Кузнецова.
- Егорыч, а чего с ним случилось.
Над головой у следователя проплывало небо. В детстве отец ему рассказывал, что если долго смотреть на костер, то можно не очнуться. Сколько раз потом он не пытался, у него не получалось впасть в это, практически гипнотическое состояние. С небом было все на много проще - оно было. И все, тут больше не чего говорить. Если здесь на земле, что-то и происходило, люди, куда-то бежали, ползли вверх по карьерной лестнице, влюблялись, женились и на конце умирали, то с небом все было на много проще. Оно просто безмолвно смотрело вниз, своими бесчисленными облаками, бегущими куда-то, по своим непонятным делам. Сверху казалось, что вдоль по едва заметной ниточке, пролегающей, сквозь бескрайние леса, мелено тянулись две точки. И было вовсе не понятно, куда они едут, до горизонта стояла тайга.