— Я отношусь ко всему этому, — поделилась она однажды с Лексой, — как к игре; в том-то и проблема, нет ничего серьезного. Ведь нормально было бы, чтобы человеку вроде меня хотелось поджигать здания? Выучить негритянский диалект, нарядиться воином масаи[79] и ходить тут, стрелять по белым? В кино я б наверняка так и сделала. А я ограничиваюсь практическими шуточками.
— Ну и это у тебя весьма неплохо получается, — ответила Лекса. — Фило считает тебя экстремисткой, хотя не скажешь, что он сам умеренный.
— Да, вот это меня тоже беспокоит. Я убеждаю себя: «Серафина, у тебя поврежден мозг, так что все, что ты чувствуешь или не чувствуешь, нормально». Но отца-то что оправдывает?
— Ты думаешь, что он топит корабли из самодовольства?
— Ну…
— Поверь мне, — сказала Лекса, — твой отец так зол, как не дано быть тебе. Но он не путает злобу с правом без разбора преумножать страдания.
— Ну тогда ладно, я тоже не буду без разбора преумножать страдания, — заявила Серафина. — Я просто буду сильно-сильно досаждать людям. — Чем она и занималась, и весьма небезуспешно; в этот выходной, например, она одержала важную победу.
— Ты ведь понимаешь, что нельзя оставлять ее у себя, — говорил ДРУГ Бобер, показывая на стену читального зала, где висела картина. — Ты обязана ее вернуть. — Это была «Мона Лиза» Да Винчи. Подлинник. Серафина стырила ее со специальной выставки в художественном музее «Метрополитэн» вопреки самым энергичным протестам ДРУГа Бобра. Правительство Франции требовало организовать зональный поиск по всему континенту, чтобы вернуть шедевр. — Нельзя же просто так вот брать и красть у людей культурные ценности!
— Нет, как раз можно, — возразила Серафина. — Статистически — можно. Но не волнуйся, я ее верну. — Она посмотрела на губы Моны, застывшие в улыбке на последние пятьсот двадцать лет, и подумала: «Я понимаю, каково тебе».
— У тебя что-то нехорошее на уме, — догадался ДРУГ Бобер. — Нехорошее и наверняка опасное. Что же это?
— Узнаешь через минуту. Но сначала, — ее лицо засветилось искренней радостью предвкушения, — может, ты расскажешь мне историю?
— Историю?
— Да, о моих пра-пра-пра-пра-пра-прадедах. О том, что было во время Гражданской войны.
— А, — сказал ДРУГ Бобер. — Вон чего.
Змей курила, и тут вдруг раздался вопль Максвелла. На самом деле, чистая случайность, что она вышла на тротуар и услышала его; поскольку в «Ярком Мире» на углу 41-й и Пятой, как и в любом другом магазине Манхэттена, хоть и действовала политика против никотина, руководство обычно не мешало ей тайком выкурить сигарету либо как-нибудь иначе нарушить современную мораль — в зависимости от того, что ей было нужно. Выглядела Змей старше любого другого пожилого гражданина, помноженного надвое, у нее не было правой руки, и носила она военный китель — наполовину синий, наполовину серый, сшитый из нескольких мундиров[80], — и ее вид требовал почтения или, по крайней мере, почтительного равнодушия. Люди до шестидесяти уступали ей, не задумываясь.
Но не сегодня. Она пришла в «Яркий Мир», чтобы изучить последние воплощения прогресса — это было одно из ее любимых занятий. Для Змея, которая (по ее словам) застала эру, когда еще не было телевидения — не только Музыкального Телевидения, а телевидения вообще, — радио, «модели Т»[81], когда Соединенные Штаты не были еще Соединенными Штатами… Так вот, узнать о существовании такого устройства, как собачья миска с охлаждением и курсом дрессировки, действующим на подсознание ($ 269.25 плюс государственный и региональный налог с продаж), было ее любимым развлечением. Лучше, чем кино, да и дешевле.
Змей положила кисет на криогенную установку для хранения домашних растений («на случай длительного отпуска, когда их некому будет поливать») и начала одной рукой сворачивать самокрутку, и тут ее похлопал по плечу дежурный администратор.
— Мэм, это не пепельница, — сообщил он. — Это чувствительное оборудование для поддержания жизни, к тому же достаточно дорогое.
«Норман Ляо» — гласила бирка на груди. Черты его лица всколыхнули в ней старые воспоминания.
— Ляо, — произнесла Змей, — Ляо. А у тебя не было предков из Мичигана, Ляо?
— Мэм, в магазине курить не разрешается, — настаивал тот. Змей продемонстрировала ему блаженнейшую улыбку, будто она — его любящая бабуля.
— И вы не сделаете исключение для милой старушки…
79
Масаи — воинственная западноафриканская нация, которая дольше других сопротивлялась насаждению белой культуры.
80
В Гражданской войне 1861–1865 гг. генеральский состав армии Союза носил синие мундиры, а армии Конфедерации — серые.