В XX в. исследователи часто выделяли особую роль торгово-экономического фактора Великих географический открытий. Нельзя не согласиться с тем, что относительная бедность средневекового Запада по сравнению с исламской и китайской цивилизациями и его стесненность в ресурсах создавали благоприятную почву для интенсивных поисков источников сырья за его пределами. Действительно, развитие европейской экономики после медленного выхода из кризиса XIV в. наталкивалось на определенные естественные ограничители. Так, расширение объема торговых операций требовало увеличения массы денег в обращении, однако с конца XIII в. начался упадок добычи главного монетного металла – серебра в ее основных районах (Богемии, Саксонии и т.д.)[26] Это спровоцировало на Западе настоящий монетный голод прежде всего потому, что баланс торговли Европы с арабским миром был отрицательным: чем более возрастал спрос на товары с Востока, тем больше звонкой монеты утекало из Европы. Тем не менее на начальном этапе заморской экспансии, в XV в., экономические соображения не имели такого значения, какое они приобретут в последующие столетия. Нет никаких серьезных оснований утверждать, что Великие географические открытия стали результатом усилий торгового класса средневековой Европы.
Не были они и выражением воли европейских монархий. Исключение составляет лишь Португалия. Но даже неутомимая деятельность Энрике Мореплавателя, в течение почти сорока пяти лет посылавшего флотилии в Африку, была, скорее, предприятием частного лица, чем фактом политики португальской монархии. Только после смерти бездетного инфанта в 1460 г., когда успехи экспансии были уже очевидны, португальские короли взяли ее под свою опеку, сделав важнейшим государственным делом. Власти же других стран, по крайней мере до самого конца XV в. (до X. Колумба и Дж. Кэбота), обычно не поддерживали заморские экспедиции, организованные их подданными (как Карл VI в истории Жана де Бетанкура), или вступали в игру, подобно Энрике III Кастильскому в той же истории, лишь тогда, когда завоевание было уже осуществлено, а выгода от него казалась бесспорной.
Таким образом, заморская экспансия средневекового Запада родилась из стремления европейского рыцарства найти – в буквальном и переносном смысле – свое место под солнцем, вернуть утраченную социальную роль и право быть в составе элиты, иначе говоря, возродить за пределами Европы свое великое прошлое. Остальные социальные слои и институты западного мира подключались к этому движению по мере его успеха, меняя его характер и социальное содержание. С расширением экспансии, особенно после открытия Нового Света, в ней оказывались задействованными самые разнообразные интересы. Усиливалось значение экономического фактора, первостепенную важность приобретала задача создания заморских империй. Но при всем том нельзя забывать, что у истоков той великой эпохи стояли прежде всего европейские рыцари, оставлявшие свои замки, снаряжавшие за свой счет или при поддержке меценатов корабли и бесстрашно отправлявшиеся в неизвестность. И первым из них, кто добился успеха на этом пути, стал Жан де Бетанкур.
II
1 мая 1402 г. из Ла-Рошели, порта на западе Франции, вышел корабль, на борту которого находился отряд во главе с нормандским рыцарем Жаном де Бетанкуром (1362 – 1425 гг.) и его соратником Гадифером де Ла Саллем (около 1355 – 1422 гг.), и взял курс на Канарские острова. В июле он подошел к острову Грасьоса, а затем бросил якорь у острова Лансароте. Здесь Жан де Бетанкур вступил в соглашение с местным правителем и добился от него позволения выстроить форт Рубикон. После этого он попытался обосноваться на соседнем острове Фуэртевентура, но был вынужден отказаться от этого проекта из-за недостатка припасов и враждебности местного населения. Получив помощь у кастильского короля Энрике III (1390 – 1406 гг.) в обмен на признание его сюзеренитета над Канарами, Жан де Бетанкур смог в феврале 1404 г. подчинить Лансароте, а в январе 1405 г. – Фуэртевентуру Туземные вожди и их подданные приняли католическую веру. Доставив в мае 1405 г. партию переселенцев из Нормандии, Жан де Бетанкур приступил к колонизации двух покоренных островов, а в октябре 1405 г. основал колонии еще на двух островах в западной части Канарского архипелага – Пальме и Иерро (Фер). В декабре 1405 г. он уехал в родную Нормандию, оставив управителем четырех островов своего родственника Масио де Бетанкура, и больше уже никогда не возвращался туда[27].
27
В 1418 г. (по другим данным, в 1419 г.) Ж. де Бетанкур отказался от своих сеньориальных прав на Канарские острова, и они окончательно отошли к Кастилии (Испании).