Лошади тронули с места, мягко зацокав подковами, затрусили рысцой, увозя навсегда эту главу из жизни Петра Петровича, главу, от начала и до конца посвященную желтому дому.
Над Берлином теплым дождиком уже проклевывалась весна, заводя в кустах воробьиные шурум-бурумы. По карнизам, по крышам ворковали голуби — первейшие глашатаи и провозвестники туризма. И рыхлые немцы в коротеньких детских штанишках спешно уезжали за город, в природу, таща на спине в холщовых мешках отечественные бутерброды. Там, там, за городом, в знаменитой издавна роще, над заплесневелым памятником Гете, в старинных липах и вязах, еще по-гетевски кричала кукушка, и можно было слушать ее, уплатив тридцать пфеннигов (включая в эту сумму беспрепятственное пользование уборной). А когда проломилось берлинское небо, обнажив синие пропасти, когда на весеннем солнцепеке старые фрау начали продавать фиалки, Петр Петрович, вместе с первыми рамами, был неожиданно выставлен из желтого дома. Надо было сызнова устраивать жизнь, как-то приспособляться к новым условиям, и Петр Петрович задумался, стоя с узелком на углу улицы. Мимо шли женщины («Все та же лотерея, — не без грусти подумал Петр Петрович. — Все та же лотерея… Хотя и с выигрышем… на всю жизнь… на многие лета», — подумал он).
«На многие, многие лета!» — утешительно прозвучало у него в ушах. И, как бы управляя камертоном, он поднял вверх правую руку. Вдруг он очнулся, вспомнив о поручении, которое необходимо исполнить еще сегодня. Утром, в салоне, к нему подошел маркиз Хитомура.
— Уходите? — спросил маркиз. И неожиданно протянул два пальца.
— Отбываю, — сказал Петр Петрович. — По приказанию свыше, — добавил он, делая светский поклон. — Но, покидая сей будуар, я все же, маркиз, весь к вашим услугам.
— Ах, пожалуйста, без этикета, — быстро и нервно перебил маркиз. — Сейчас не до церемоний. Слушайте… — И он наклонился к уху Петра Петровича. — Сегодня я получил по беспроволочному телеграфу важные политические известия. Решено выкупить обратно Аляску и всех русских эмигрантов переселить на Аляску. Передайте немедленно об этом княгине Стояновой. Сегодня же. Но только совершенно секретно.
— Да ведь я еще не представлен княгине, — смутился Петр Петрович.
— Это неважно. Я тоже ей не представлен. Я жил когда-то на одной с нею улице… и вот вам адрес… — Маркиз вынул из туфли огрызок карандаша и, оглядевшись по сторонам, что-то нацарапал на клочке бумаги. — Скажите ей также, что Амманулла не может быть русским императором. Ни в коем случае. У меня имеется телефонограмма: Амманулла нас обманула.
Петр Петрович церемонно поклонился.
— Сочту обязанностью, маркиз. Услуга, равная этой…
И теперь, стоя на тротуаре, он вспомнил об ответственном поручении. Поплутав изрядно по улицам, он все же очутился, наконец, перед домом, в котором жила княгиня.
«Как будто неделикатно появляться без манжет, — подумал Петр Петрович, уже нажимая кнопку звонка и глядя на подступающий к чугунной ограде газон, где шевелились змеиные головки по-весеннему набухшей сирени. — Без манжет неудобно, — продолжал думать Петр Петрович с волнением. — И что, ежели там?., что, ежели?.. — У него перехватило дыхание. Лотерея, в которую он играл все эти годы, могла вдруг разрешиться ослепительным выигрышем… Он войдет и увидит Эсмеральду и упадет перед ней на колени. — Упаду на левую коленку, — быстро сообразил Петр Петрович. И потом, облокотясь о балюстраду, он пошлет ей воздушный поцелуй. И она тоже облокотится и тоже пошлет поцелуй. — Мы оба облокотимся, — мечтал Петр Петрович. — Я о балюстраду, а она о колонну…»
Но в ту же минуту раскрылась дверь. Худая и тощая горничная с забытой Богом прической повела его наверх в парадные комнаты, где на пороге гостиной стояла уже сама княгиня. Петр Петрович склонился в светском поклоне.
— Разрешите, мадам, — сказал Петр Петрович. — По поручению маркиза Хитомуры я осмелился нарушить ваш семейный досуг. Но я, мадам, весь к вашим услугам.
— Войдите, пожалуйста, — любезно пригласила княгиня.
Петр Петрович вошел, сразу отразившись в нескольких зеркалах.
«Надо было надеть в полоску, — подумал он о галстуке. — А княгиня, конечно, очень пышная дама…»
На него повеяло запахом тонких духов. Двумя распускающимися бутонами дышала княгинина грудь в двух шагах от Петра Петровича.
«Аристократический у них бюст», — вздохнул Петр Петрович, невольно опуская глаза. Он давно уже не видел дам и теперь с робостью поглядывал на кружевные рукава и оборки. У него даже мелькнула мысль: «Не поцеловать ли ручку? А то, может быть, послать воздушный поцелуй?» Он искал глазами балюстраду, на которую можно было бы картинно опереться рукой. Но княгиня предложила кресло.