Потом в центре стал тот дюжий силач с гирями и давай разминать руки и ноги, выказывая себя со всех сторон. А мальчонка, пригнувшись под тяжестью, пронес по кругу цепь, чтобы все, кто сомневается, могли потрогать и убедиться, что она вправду железная. Фокусник их представил так: "Прошу приветствовать — наш силач Лукки и малыш Жанно! Силача мы с вами, пожалуй, отпустим — он, как видно уже притомился, зато малыш только во вкус входит!" И мальчик, поклонившись, отбежал к повозке. Зрители хохотнули, оценив шутку, но тут же стихли и замерли в ожидании…
Да, такой силищи никто из них, отродясь не то, что не видел, но и представить не мог. Все разинули рты… Ноги у малыша Жанно были, как намертво врытые столбы, а бугры на руках так мощно выпирали, будто сами гирями сделались. Он с плеча на плечо перекидывал чугунные гири — и через широченную спину, и по груди перекатит, и подбросит, и вертит по-всякому. А в конце уперся половчее, набычился да поднапружился — и как клещами, разорвал железную цепь своими ручищами! Вся толпа громко выдохнула — как один, и бурно забила в ладоши. Жанно степенно поклонился зрителям и обернулся к повозке.
Откинулась занавеска, и на руки к силачу спорхнула… Птица не птица — цветок не цветок? Девушка в лазоревом платьице, почти еще девочка и тоненькая, что твоя тростиночка! Русые локоны по плечам вьются, личико нежное, и улыбается так светло — чисто ангел небесный, а легкое платьишко едва коленки ей прикрывает. Народ совершенно обомлел… Кто рот разинул, расплылся по-дурацки… Другой чуть не облизывался, как вороватый кот на сметану. Кто прям-таки оцепенел, по-рачьи вытаращился и глазищами молча ее пожирает. Девицы сперва смущенно хихикнули, но тут же впились в циркачку придирчивыми взглядами, но не нашли в ней и малейшего изъяна. А некоторые из жен пытались вытащить своих мужей из толпы и увести, да куда там — все приросли к месту!
А силач подержал девушку на одной руке и бережно опустил на ковер. Над толпой пролетело "а-ах!..", как ветер по полю. Когда народ слегка угомонился, Фокусник ласково поглядел на нее, по волосам погладил и сказал нараспев: "Прошу вас любить и жаловать нашу несравненную Мариэллу!" Снова все принялись отбивать ладоши.
За это время двое тех кудрявых, что всяко выкрутасничали, уже натянули тонкий канат, одним концом привязав его к задку повозки, а другим — к коновязи, где их распряженные лошади стояли. Силач своей ручищей крепко похлопал по канату, подергал, чтоб проверить — надежно ли закреплен? Подставил девушке ладони, одним махом подхватил, как пушинку, и она легко впрыгнула на канат. Раскрыла большой расписной веер, взмахнула им, покачалась вверх-вниз… Чуть переступила, примеряясь… И побежала по канату.
На ней были вроде носков из тонкой кожи, шнурками перехвачены. А сами ножки точеные, сахарные! Добежала до коновязи, гриву у лошади потрепала — та ей радостно в ответ закивала. В мгновенье ока крутнулась вокруг себя — воздушное платьице юлой обвилось, а рукавчики, словно крылышки у мотылька, вверх взметнулись. И пошла павой, мелко-дробно ножками перебирая, словно чечетку задорную отбивала! Канат хоть и не слишком высоко был натянут, а все же за плясунью становилось боязно. Все затаили дыхание…
* * *
Стоял толпе и один парнишка, ничем вроде не примечательный. Только глаза были грустные-грустные… И серые, даже чуть в синеву, среди других, в большинстве темных — наособицу. Парень подошел, когда Фокусник уже колдовал с картами, но издали ему плохо было видно. Он помаленьку стал подвигаться по кругу вбок, и странно как-то, на каждом шаге будто ныряя. И похоже, ему надо было все очень близко увидеть — слишком уж упорно он сквозь толпу пробирался. Когда вышла краля с собачками, парень уж добрался до самой коновязи. Тут круг зрителей размыкался, и стало понятно, почему он шел так чудно, припадая — одна нога у него была согнута дугой.
Парень пристроился с краю поудобней, достал из холщовой заплечной сумки тонкую дощечку и кусок грубой бумаги. Почти под мордой у лошади стал быстро чиркать заточенным угольком, взглядывая исподлобья на циркачей. И глаза уже не были грустными, даже повеселели, особенно когда он смотрел на забавных собачек и мальчика с дудочкой. А вот тех двоих, что колесом крутились, он и не пытался зарисовывать — так быстро они мелькали, не уследишь! Просто смотрел, дивясь их необычайной ловкости. Зато силача Жанно с гирями можно было не спеша изобразить во всех видах.
А потом один из кудрявых звонко ударил в бубен — словно пригоршня серебряных монет раскатилась. Второй загудел и засвистал на губной гармонике. И на канат вспорхнула несказанной красоты девушка. Сердце у бедного парня оборвалось и заколотилось где-то глубоко-глубоко… Он так и замер, прижав руки к груди… Весь в одни синие глаза превратился! Так и смотрел на нее с оборвавшимся сердцем, чуть не умер от счастья… Надобно сказать, что кроме своей сестры, он ни одной девушки близко не видел. Разве что соседскую дочь — уж до того неприглядную, да чей-нибудь затылок в церкви, прикрытый накидкой, или проходя мимо по улице. И вдруг Мариэлла! Ножки точеные у самых его глаз. Когда она подбежала к лошади, а парень смотрел, как зачарованный, они взглядами и встретились. Его как в пламя огненное бросило… Но быстро опомнился, будто какая мысль толкнула, и торопливо замелькал угольком по бумаге.