Он хотел схватить ее. Она пригнулась и скользнула вдоль перил.
Эстрейхер злобно прошипел:
— Грязная тварь! Я тебя приручу… Если завтра к двум часам ты не перестанешь ломаться, то коробочка будет открыта в присутствии жандармов. Выбирай сама, нищенка!
Он исчез в темноте.
Около трех часов утра форточка над козлами фургона открылась. Оттуда высунулась рука и потрясла Кентэна, который сладко спал.
— Вставай и одевайся. Тихо, без шума. Сама Доротея была готова.
Они прошли к той площадке двора, что выходила к оврагу, привязали к перилам веревку и по ней спустились вниз. По оврагу обогнули замок, очутились около того самого места, с которого Кентэн накануне начал свои похождения, и стали карабкаться вверх.
Окно уборной, как и вчера, было открыто. Они влезли через него и вышли в коридор. Доротея засветила карманный фонарик.
— Возьми с собой лесенку, что в углу.
— Доротея, это нелепо… Нельзя же лезть на рожон.
— Будет! Я отвечаю за все… Ты уверен, что комната Эстрейхера по коридору последняя налево?
— Уверен. Как ты и велела, я расспросил вчера вечером слуг.
— А порошок ты всыпал в чашку с кофе? — Да-
— Ну, тогда Эстрейхер спит мертвым сном, и мы можем идти без опаски.
Они дошли до двери, над которой был стеклянный просвет — открытая форточка.
— Графинин будуар здесь?
— Не сразу. Сначала проходная комната, а из нее вход в будуар.
— Подставляй лестницу.
Кентэн пролез по лестнице в форточку. Минуты через три он вылез обратно.
— Нашел коробочку? спросила Доротея.
— Да, на столе. Я вынул серьги, а коробочку перевязал точь-в-точь как было.
Они двинулись дальше.
Около крайней налево двери Доротея и Кентэн остановились. Тут наверху была такая же форточка. Кентэн опять влез по лестнице, отпер задвижку и впустил Доротею. Следующая дверь вела в спальню Эстрейхера. Доротея посмотрела сквозь замочную щелочку.
— Спит.
Она вынула из кармана Кентэна пузырек и большой носовой платок. В пузырьке был хлороформ, которым она смочила платок.
Эстрейхер одетый лежал поперек кровати и спал так крепко, что Доротея решилась зажечь электричество. Потом подошла к нему и осторожным движением положила на лицо платок с хлороформом.
Эстрейхер вздохнул, встрепенулся, заворочался, но хлороформ быстро сделал свое дело.
Заранее припасенными веревками Доротея и Кентэн связали спящего по рукам и ногам, привязали его к кровати, перекинули веревку к ножкам стола и шкафа, затянули в общий узел. А на всякий случай, если бы он, чего доброго, проснулся и пытался поднять крик, Доротея перевязала полотенцем нижнюю часть его лица, закрыв рот.
На следующее утро, когда граф и графиня Шаньи вместе с Раулем Давернуа пили кофе, кастелян замка доложил, что директриса цирка на рассвете потребовала, чтобы ей открыли ворота, и уехала. Она просила передать графу письмо.
Граф распечатал конверт и стал читать.
«Уважаемый кузен! Я сдержала клятву. Передаю в ваши руки того, кто производил раскопки в замке, украл прошлой ночью серьги и пять лет тому назад отравил моего отца, похитив медаль. Пусть с ним расправится суд.
Доротея, княжна д’Аргонь».
Граф, графиня и их кузен оцепенело смотрели друг на друга. Что она хочет этим сказать?
— Какая жалость, что Эстрейхер еще не встал, — заметил граф, — может быть, он бы сумел что-нибудь тут понять.
Графиня взяла с камина в будуаре коробочку, врученную ей вчера на хранение. Открыла. Там действительно не оказалось ничего, кроме того, о чем говорила Доротея: простые камни и раковины.
В это время кастелян явился с новым докладом.
— В чем дело, Доминик?
— В замке неблагополучно, господин граф. Ночью хозяйничал кто-то чужой.
— Каким образом? Как они могли забраться?
— Двери были заперты, граф. И тем не менее в коридоре около комнат господина Эстрейхера стоит лестница.
— Что-нибудь украдено?
— Не знаю, граф. Я счел долгом прежде всего сообщить вам…
— Благодарю вас, Доминик.
— Пока ничего никому не говорите. Мы пойдем туда. Супруги Шаньи и Рауль пошли к комнатам Эстрейхера.
Дверь из его спальни в маленькую проходную комнатку-загородку была открыта. Сильно пахло хлороформом.
Эстрейхер лежал на кровати, связанный, с заткнутым ртом. Около него лежал шарф. Такой же, какой, по описанию Доротеи, был надет на человеке, рывшем яму внизу под замком.