— Она. Я сразу узнал ее.
— Прислуга из замка очень хорошо отзывается о ней. Говорят, добрая и доступная. Ее любят больше, чем мужа, кажется, не очень симпатичного.
— Их там трое. Кто из них муж?
— Самый полный, одетый в серое. Надутый и важный. А те двое какие-то дальние родственники. Тот, что повыше, с седоватой бородой и в роговых очках, живет г замке около месяца. Другой, помоложе, в бархатной охотничьей куртке и в гетрах, приехал вчера.
— Они смотрят на тебя, будто они тебя знают.
— Да. Я уже разговаривала с ними. Бородатый даже пытался ухаживать за мной.
Толпа собиралась около тира, чтобы посмотреть на владельца замка, который слыл искусным стрелком. Он выпустил двенадцать пуль, и все они попали в круг картонной мишени. Раздались аплодисменты. С ложной скромностью граф протестовал:
— Оставьте… Это неудачно… Ни одна не попала в самый центр.
— Нет навыка, — раздался голос около него.
Доротея проскользнула в первые ряды и произнесла эту фразу таким тоном знатока, что все присутствующие улыбнулись. Бородатый господин представил ее графу и графине:
— Доротея, директриса цирка.
Графиня поклонилась. Граф, покровительственно улыбаясь, спросил:
— Это вы в качестве директрисы цирка делаете оценку моей стрельбе?
— Нет, как любительница.
— Ах, вы тоже стреляете?
— При случае.
— В крупную цель?
— Нет, в мелкую, например, в монету на лету.
— Но, разумеется, пользуетесь только самым лучшим оружием?
— Напротив. Хороший стрелок должен уметь справиться со всяким оружием, какое только попадет под руку… Даже вот с таким, как эта допотопная штука…
Она взяла с прилавка старый револьвер, зарядила и прицелилась в тот же картонный круг. Первая пуля попала 3 самый центр. Вторая легла на полсантиметра ниже. Третья — тоже в центр.
Граф был поражен.
— Это изумительно! Что вы скажете, Эстрейхер? Бородач был в восторге:
— Неслыханно! Фантастично! Мадемуазель, вы можете сделать себе состояние…
Ничего не отвечая, Доротея выпустила еще три пули, а потом, отбросив револьвер, раздвинула столпившихся зрителей и громко объявила:
— Господа, имею честь сообщить вам, что представление в моем цирке начинается. Кроме стрельбы в цель, вам будут показаны таны, вольтижировка, акробатические игры, фейерверк, бой быков, гонка автомобилей, крушение поезда и много других номеров… Мы начинаем.
Для господ из замка были поставлены стулья, а вся остальная публика разместилась вокруг импровизированной арены, кто как хотел.
Представление начала Доротея. Меж двух невысоких столбов был натянут канат. На этом канате она то прыгала, то ложилась и качалась, словно в гамаке, то снова вскакивала, бегала взад и вперед и кланялась во все стороны. Потом спрыгнула на землю и стала танцевать.
В ее танцах не было ничего заученного, каждый жест, каждая поза казались непосредственными и возникшими лишь сейчас под влиянием внезапно нахлынувшего вдохновения. Это не был какой-нибудь определенный танец одного народа и одного настроения. Нет, тут были все характеры и все темпераменты. Вот танцует англичанка из лондонского dancing girl, а вот испанка с кастаньетами, она бурно кружилась в «русской» и мгновенно превращалась в женщину из бара, танцующую медленное и страстное танго.
Вместо аккомпанемента — глухой шум старого барабана под пальцами Кастора и Поллукса. Безмолвно, без криков одобрения смотрела восхищенная публика, очарованная прелестью и изменчивостью танца.
Доротея остановилась. Раздались аплодисменты, но она, быстро взобравшись на крышу фургона, повелительно крикнула:
— Тише! Капитан проснулся.
Позади козел была длинная, узкая корзина, вроде будки. Доротея приоткрыла крышку ее и позвала:
— Капитан Монфокон, вы еще не проснулись?.. Ну, отвечайте же, капитан, мы вас ждем!
Она совсем сняла крышку, и все увидели нечто вроде комфортабельной колыбели, в которой лежал полный краснощекий мальчуган лет семи-восьми. Она наклонилась над ним и нежно его поцеловала. Затем обратилась к Кентэну:
— Барон Сен-Кентэн! Мы продолжаем программу. Сейчас выход капитана Монфокона.
Капитан Монфокон был комиком труппы. Он был одет в форменный костюм американского солдата, длинный и широкий, с плеч взрослого человека; полы тужурки волочились по земле, а штаны были засучены до колен. Это было очень неудобно, и Монфокон не мог сделать и десяти шагов, чтобы не запутаться и не упасть, распластавшись во весь свой рост. Комизм и заключался в этих беспрерывных падениях и в том бесстрастном виде, с которым он каждый раз поднимался. Кентэн подал хлыст, хлеб с вареньем и подвел ему Кривую Ворону. Капитан, сунув хлеб в рот и вооружившись хлыстом, взял в руки повод от лошади, важно вывел ее на арену и пустил.