К обеду Габриэль решил домой не возвращаться. Отныне он будет сам по себе… Работу для отца справил - а остальное никого не касается. Купил поблизости хлеба и козьего сыру и пошел на окраину города. Было у него любимое местечко возле пролома в старой крепостной стене, где журчала маленькая речушка и бежала потом извилисто через весь город. По воскресеньям он иногда приходил сюда, когда отец с братом отправлялись в трактир выпить по стаканчику с приятелями и обсудить скучные местные новости. А Габриэль устраивался в тени деревьев, задумчиво глядя на текущую воду… Рисовал развалины стены, увитой цепкими кустами дикой розы, или красивый цветок, а то и отдыхающую на травинке бабочку. Представлял, как в древности жители города отбивались тут от нападавших врагов, и даже кровожадных сарацинов, о которых он смутно помнил еще рассказы бабушки. А теперь здесь никого не встретишь, только поодаль плещутся озорные мальчишки, пасущие коз.
Габриэль напился прохладной воды, скинув рубаху, умыл разгоряченное лицо и руки, и сел на берегу перекусить хлебом и сыром. Потом блаженно растянулся на траве, прикрыв глаза… Мозжило уставшее колено, зато в кармане позвякивало еще несколько монет, а в холщовой сумке было полдюжины листов бумаги - все, что оставалось у писца. И сегодня он снова увидит и будет рисовать прекрасную Мариэллу! Сквозь листву весело золотились солнечные блики… Смеялись золотистые искорки в карих глазах… Габриэль счастливо жмурился и улыбался. Конечно, он возьмется разрисовать повозку. Поборет свою извечную робость и сделает. Да так, что все подолгу будут смотреть вслед! Для нее одной, на память… Он все хорошо помнит - как его учил художник в церкви. Как из-под кисти возникало чудо - Спаситель на небесном троне, ангелы в облаках и святые мужи вокруг. О, если бы перед ним была гладко оштукатуренная стена, а не дощатая, обтянутая грубым полотном… Только нужны краски, а где их достать? Ни в одной из городских церквей, кажется, ничего не расписывают. Может, сразу отказаться, пока Фокусник не увидел, какой никчемный он человек? И вдруг не получится нарисовать, как задумал? Нет, лучше отказаться, чем осрамиться перед Мариэллой. Хороша же будет о нем память…
Но целых три дня быть подле нее! Знать, что она совсем рядом - за тонкой стенкой повозки… Видеть ее, и может статься, даже говорить с ней! А она когда-нибудь вспомнит о нем… Габриэль вдруг сел, обхватив колено… мучительно сгорбился, уткнувшись в него подбородком. “Ведь я никогда ее больше не увижу. Как мне жить дальше? Без нее… И зачем? Сбивать изо дня в день бочонки? Изо дня в день… до самой смерти.” И ничком повалился на землю.
*
Перед вторым представлением Габриэль загодя устроился на своем месте у коновязи и нетерпеливо ждал, часто поглядывая на повозку - не колыхнется ли занавеска? Начал собираться народ… Теперь детей почти не было, а подходили все больше гуляющие парочки. Занавеска не качнулась, даже не дрогнула, но пара любопытных глаз в дырочку пытливо изучала Габриэля. Давеча Мариэлла из-него оступилась, когда вдруг увидела бездонные синие глаза… Она еще ни разу не падала и вовсе не знала страха - это рано умершая мать всегда поддерживала и оберегала ее с небес. Но сегодня чуть не сорвалась… Хорошо, что рядом была перекладина коновязи и голова их лошади, Мариэлла быстро оперлась ногой, потрепала гриву, и вроде никто не заметил… А синеглазый парень опять стоит на том же месте. Бедный… как у него искалечена нога!
И вот закончилось представление, народ разошелся, а Габриэль все стоял неподвижно, глядя в землю… Фокусник его не торопил - видно, робкого он десятка, и немудрено, когда судьба так не задалась. Уже втащили в повозку скатанный ковер и приторочили сзади плетеную клетку с голубями. Уже кудрявые запрягали лошадей… А Габриэль все ждал чего-то, стиснув руки и беззвучно шевеля губами… Вот промелькнула Мариэлла, переодетая в белую блузу, черный шнурованый корсаж и простую синюю юбку, и ставшая похожей на всех других девушек, хотя он узнал бы ее из тысячи. Тут Габриэль очнулся, неуклюже подошел к Фокуснику - и как в воду бросился: “Я распишу вам повозку, я постараюсь. Только не знаю, где можно найти краски?” Фокусник обрадовался: “Ну, это не беда. Завтра похожу по городу, поспрашиваю.” Но парень еще что-то хотел сказать, только не решался… Наконец, опустив голову и запылав лицом, выдавил: “Позвольте мне ехать с вами!..” - умоляюще поднял глаза - “Я не буду вам в тягость, вот увидите! Все-все буду делать, что потребуется. Если починить что, или за лошадьми ходить. И везде буду рисовать на представлениях, кто попросит. Вот возьмите - это я за сегодня заработал, и то не сразу начал. Позвольте ехать с вами!”
Фокусник был в сильном замешательстве: “Ты хорошо подумал, чтоб так, в одночасье уйти? Мы же век на колесах, угла своего не имеем, и всякое случается. А родители у тебя живы?” Габриэль кивнул, потупившись… Фокусник сверлил его взглядом: “Не приведи Бог, если они тебя не простят! Всю жизнь будешь расхлебывать.” Но Габриэль пробормотал глухо : “Все равно…” Фокусник вздохнул: “Что ж, договорились… А деньги у себя оставь, краски мы потом купим, еще и добавить придется. Завтра на рассвете приходи на постоялый двор - знаешь, где? Пораньше тронемся - путь не близкий…” На том и расстались.
*
Домой Габриэль возвращался, как пьяный - не чуя ног… За ужином матушка беспокойно на него поглядывала и пощупала лоб: “Ты, часом, не захворал? Лицо какое-то странное и глаза блестят… не жар ли?” А он и правда был, как в чаду… “Нет, только устал, лягу пораньше.” Отец угрюмо ворчал: “Где тебя только носит? Целый день проболтался со своими рисульками… И не вздумай мне разболеться - завтра за работу!” Отец не злой, просто ничего, кроме бочонков, он в жизни не видел. Встав из-за стола, Габриэль поклонился родителям, матушка благословила его на ночь и поцеловала в голову. Сердце защемило… он ткнулся ей в руку и чуть не заплакал. Габриэль знал, что больше ее не увидит.
Придя к себе в каморку, он увязал в шерстяную куртку свои пожитки. Горячо помолился, чтобы все удалось по-задуманному, и склонился около свечи над прощальным рисунком. Грамоты в их семье не знали, а перед матушкой надо повиниться… Любовно нарисовал ее, как только что видел - в чепце, в фартуке, с засученными рукавами, и себя - на коленях перед ней, с низко опущенной головой. А над собой, как бы парящую вдали, крохотную Мариэллу… Подумал и несколькими черточками добавил сзади отца - пусть поважничает… Но куда положить рисунок? Надо так исхитриться, в таком месте оставить, где его наверняка вскоре заметят, чтобы у матушки сердце не разорвалось от неизвестности. Но и не рано утром, а то сразу кинутся искать . Габриэль послушал в дверную щелку - кажется, все спят. Тихонько прокрался в кухню… Может, подсунуть под ларь с мукой? Нет, она увидит - мука для лепешек часто нужна. Миски, кувшин с маслом, перевернутые горшки… Под один из горшков? Но когда он понадобится, вдруг через неделю? Положу-ка лучше в корзинку с чесноком, что стоит в чулане - к обеду матушка непременно в нее заглянет. Но их повозка к тому времени будет уже далеко…