– Маленькие дети уже бай-бай, – сказал Джин, усаживаясь напротив. – Я имею в виду Стива. Собственно, из-за него мы и пришли.
– Что же он натворил, этот шалун? – спросил вкрадчиво Кодбюри-папа, и я успел заглянуть ему в глаза прежде, чем он опустил их. Страшные это были глаза: холодные, жесткие, колючие, – они совсем не монтировались с обликом толстяка, этакого доброго гнома – чужие глаза, принадлежащие человеку без жалости, роботу с программой на черствость.
– Как вам сказать, – начал было мямлить Джин, но не успел: над головой детины с нашивками вспыхнула красная надпись «ТРЕВОГА», и плотную ночную тишину здания разорвал вой сирены.
– Простите, господа. Поговорим в другой раз.
Кодбюри встал, расстегивая кобуру, вынул лучевик, щелкнул предохранителем, кивнул сержанту:
– Проводите гостей…
– Послушайте, Кодбюри, – раздраженно сказал Факетти, – можете объяснить, что происходит?
Тот улыбнулся впервые – только дрогнули уголки губ:
– Как слышите, тревога.
– Сбежал кто-нибудь? – Я спросил это, не вставая с кресла, стараясь говорить как можно небрежнее. – Бывает… Вы, кстати, переставьте диапазон на прицеле: у вас там полтораста – все здание разнесет…
Он посмотрел на лучевик, передвинул бегунок диапазонов, спросил удивленно:
– Знакомы с оружием?
– Более чем знаком – в дружбе.
– Он у нас новенький, – засмеялась Жаклин: ей было явно наплевать и на Дикого, и на тревогу, и на самого хозяина. – Пилот-профессионал, герой на половинном окладе, первый друг Джина и Стива. Дайте ему лучевик – всех врагов перебьет.
Я не был против своевременной идеи Жаклин.
– А что? Давайте попробуем! Я сейчас без работы: понравлюсь – возьмете на службу.
Кодбюри несколько секунд пристально смотрел на меня, потом подошел к столу сержанта, нажал какую-то кнопку:
– Доложите обстановку.
Из динамика на столе раздался взволнованный голос:
– Восточный блок. Круг дубль. Побег заключенного.
– Номер? – отрывисто спросил Кодбюри.
– Девяносто второй.
– Результаты?
– Блок оцеплен. Дополнительных сведений нет.
– Идиоты! – выругался Кодбюри и крикнул в микрофон: – Стягивать оцепление! Иду к вам. Он оценивающе посмотрел на меня.
– Хотите пострелять, лучший друг Джина? Я по-прежнему полулежал в кресле – очень уж оно располагало к отдыху, – бросил лениво:
– Буду рад.
– Держите! – Он кинул мне лучевик, я вскочил, поймав его на лету.
– Неплохо. – Кодбюри открыл ящик стола, достал второй лучевик, проверил диапазон. – Дежурный, остаетесь здесь, следите за тем, чтобы наши гости были в безопасности. – И уже к Джину: – Постараюсь развлечь вашего друга. – И покатился к двери.
А за дверью – по пустому коридору до поворота направо, потом, в тесный лифт, вверх, вверх, вверх – сколько этажей? – потом лифт начал двигаться горизонтально и, наконец, остановился. Мы вошли в такой же, как и внизу, коридор, только ярко освещенный и заполненный черными мундирами. К Кодбюри подскочил верзила в шлеме с защитным забралом, козырнул, отрапортовал:
– Все выходы блокированы. Им не уйти.
– Жертвы? – быстро спросил Кодбюри.
– Один полицейский внутренней охраны. И ещё один ранен. Он-то и поднял тревогу.
– Камера?
– Без взлома. Открыта шифром.
– Где же они?
Полицейский, казалось, даже ростом стал меньше.
– Не знаю. С момента тревоги мы их не слышали – ни стрельбы, ни беготни.
– А может быть, вы их проворонили?
– Никак нет. Все выходы блокированы.
Он откинул вверх прозрачный намордник, вытер платком лицо.
– Думаю, их всего трое. И заключенный Стоун. Где-нибудь выжидают.
– Где-нибудь… – передразнил его Кодбюри. – Вам бы командовать детским хором, а не особой группой.
– Так точно, – тупо сказал полицейский.
– Ладно, к делу, – начал Кодбюри. – Четверо с лазерами – в блок «Мышь», четверых – к грузовому лифту, взвод – в грузовой двор. Остальным прочесать коридоры. Да, еще… – Он остановил стартующего верзилу: – Изоляция камер?
– Включена на полную. – И спросил нерешительно: – Скажите, вы доложили о происшедшем директору Биглю?
Кодбюри даже позеленел от ярости.
– Какое вам дело? За излишнее любопытство – двое суток ареста. Выполняйте приказ.
Тот щелкнул каблуками, надвинул щиток на лицо и побежал к отряду. Через несколько секунд полицейские с пистолетами и лучевиками пробежали по коридору мимо нас, сворачивая в боковые проходы, и только теперь я заметил в стеках глухие стальные двери, видимо, открывающиеся автоматически. Рядом с каждой – прямоугольник щита-распределителя: там, вероятно, механизм двери, пульт наблюдения, черт знает что еще. А над щитами ярко горели зеленые фонарики, кроме одной двери, где лампочка тревожно мигала.
Кодбюри к чему-то прислушивался, как собака на охоте: уши напряжены, сам в стойке, сейчас бросится.
– Что-нибудь слышите?
– Может, и слышу, – сказал он. – Вот что, лучший друг Джина, мы с вами пойдем туда. – Он ткнул дулом лучевика в жерло туннеля-коридора, уходящего в темноту.
– Что там?
– Люк для отбросов.
– Вы думаете…
Он перебил, усмехнувшись:
– Представьте, думаю. Полицейские тоже иногда размышляют. Где искать отбросы? В люке для них. – Он опять усмехнулся, довольный собственной шуткой.
Темный коридор – пожалуй, низковатый для меня: я то и дело стукался головой о какие-то выступы в потолке – мы прошли неторопливо и крадучись, он впереди, я за ним. В конце коридора Кодбюри зажег фонарик, осветив массивную стальную дверь с ржавым замком-засовом и осколки стекла на полу.
– Видите, – он указал на них лучом фонарика, – лампочка. Слабенькая. Люком пользуются редко и в основном днем. А им и она мешала…
– За дверью лифт? – спросил я.
– Нет, обыкновенные ступеньки-скобы, ржавые от времени. Этой части здания лет восемьдесят.
– А этаж?
Он кивнул одобрительно:
– Соображаете… Тридцать седьмой. Высоко. Они, вероятно, ещё не успели спуститься…
Он осторожно отодвинул засов, потянул на себя тяжелую дверь, наклонился над темной бездной. Я резко рванул его на себя – вовремя: откуда-то снизу полоснул узкий белый луч, лизнул стальной косяк, как перерезал его.
– Отлично, – сказал Кодбюри, – они здесь.
Он достал из кармана прямоугольный брусочек, сдавил его, чем-то хрустнув, бросил вниз.
– Что это?
– Игрушка: усыпляющий газ. Я бы хотел взять их живыми.
Внизу в тоннеле что-то стукнуло и стихло. Кодбюри выругался.
– Мерзавцы знают этот дом, как свою квартиру: они перекрыли ход.
– Чем?
– Каждые пятьдесят метров – выдвижные крышки для накопления отбросов.
– Что же делать?
– Слушать старших, лучший друг Джина. – Он снова зажег фонарик и тут же погасил его, видимо, обнаружив то, что искал. Ударил рукояткой лучевика по стене, брызнули осколки. – Здесь кнопка сирены…
Здание вновь заполнил резкий протяжный звук. Кодбюри отпустил кнопку, звук прекратился.
– Поспешим к лифту. Там должны быть наши. Мы перехватим птичек прямо у выхода.
Грузовой лифт, набитый полицейскими – их было не четверо, как приказывал Кодбюри сержанту, а по крайней мере десяток, – спустил нас на первый этаж в две минуты. Грузовой двор, заставленный какими-то ящиками, бочками, непонятными конструкциями из металла, был почти пуст, если не считать четверых полицейских у автоматических ворот, ещё одного – в тесной будке контрольно-пропускного пункта и троих людей в серых комбинезонах, суетящихся у огромного мусоровоза.
Когда мы с Кодбюри во главе десятка перепуганных стражей порядка выбежали во двор, эти трое уже закончили погрузку мусора, и полицейский в будке нажал кнопку управления воротами. Стальные створки поползли в стороны, серые комбинезоны влезли в кабину, и машина медленно тронулась. Она уже въезжала в ворота, когда внезапно прозревший Кодбюри истошно крикнул: