Актер. Шорохи и запахи.
Верочка (оборачиваясь назад). Вид из окна.
Актер. Вид из окна и свет в окошке. А потом свет погас и тогда появились другие шорохи, они вытеснили все, даже запах.
Верочка. Ты говоришь, как слепой.
Актер. Я ж говорю, погас свет. Вот тогда эти другие шорохи и вошли в мою жизнь, шорохи, которые заглушили тот, главный. Ту, главную мысль, которая вот-вот должна была сформироваться, но не сформировалась из-за них. Собственно, это и было причиной моего освобождения, потому что я понял, что несовершенное преступление, отойдя в прошлое, перестает быть даже покушением — ведь воспоминание о желании не преступление, — те, внешние шорохи, заглушившие страх, не только потому, что они создавали неразличимый для других и монотонный для меня шум, который я привык принимать за тишину, нет, еще и потому, что они отвлекали меня от тех неродившихся мыслей, создававших главный, уличающий шорох, похожий на шевеление волос на голове, а я к тому времени научился различать их, и тот самый неслышимый никем шорох распускающегося цветка стал слышен и понятен мне, — а теперь, когда они снова вторглись в мою жизнь, я понял, что они и тогда знали обо мне все, просто по каким-то своим причинам они щадили меня. Я понял это, ведь не зря же разговор зашел о цветах.
Верочка. Когда?
Актер. Всегда. Но и вчера тоже. Эти мысли...
Джибеко. Он додумал их за тебя.
Актер. Но не так, как я бы это сделал.
Верочка. Вы о ком?
Джибеко. О Полковнике, о ком же еще?
Верочка. О, он садовник.
Актер. Ты не знаешь, потому что этот труп...
Верочка. Труп?
Актер. Ну, контур. Он вчера все какими-то намеками. Увядший цветок и какая-то эксгумация и все такое. Еще что-то о проволоке. Эти двое тоже.
Верочка. Ах, да, конечно, о проволоке? Это же история Заратустры. Он тогда подобрал разбившегося канатного плясуна и тащил труп на себе, пока не встретился со слепым. А слепой предложил им поесть. Заратустре и его спутнику. Он не знал, что это не спутник, а ноша.
Джибеко. Все знают эту историю.
Верочка. Да, но вчера они опять шушукались о канатоходце.
Актер. Кто?
Джибеко. Эти двое. Там с ними были еще две дамы. Просто их знакомые.
Актер. Эти, которые приходили?
Джибеко. Аллочка и Беллочка. Их все это очень заняло, а Полковник был, наверное, разочарован тем, что он не упал.
Верочка. Он не пошел.
Актер. Кто?
Джибеко. Канатоходец.
Актер. Почему ты думаешь?
Джибеко. Тогда что-нибудь стало бы ясно с трупом.
Актер. Я думал, они с этим покончили.
Джибеко. Покончили? Ну нет. Я ж говорю, в стадии появления, окоченения, становления...
Актер. И это улика?
Джибеко. Да.
Актер. Если бы я успел додумать.
Джибеко. Но ты не успел.
Актер. Пятак падал, звеня и подпрыгивая.
Верочка. Пятака не было.
Актер. Не было, и мертвеца не было. Зато был звон и подпрыгивание и похороны. А падения не было. Они хотели бы, но не случилось.
Верочка. Но контур был всегда. Одно время мы надеялись расстаться с ним.
Актер. Как же! Он еще тогда провонял, этот контур, но все еще зачем-то им нужен.
Верочка. А теперь он появился снова. Все с тем же.
Актер. Да, с тем же. Что у него еще есть? Просто он опять что-то затевает. Что у него было кроме этой песенки?
Верочка. Он говорил о цветах?
Актер. Ну да, похоронная тема. Цветок увял, каждый умирает в одиночку, и этот труп, который им нужен, чтобы кто-то его подобрал. Нужно же им как-то оправдать свое существование.
Верочка. Ты все говоришь, «они, они», а кто это, они?
Актер. Они всегда они, кто бы они ни были.
Джибеко. Ангелы.
Верочка. Ангелы? А мы?
Актер. Нас нет. Раньше тоже не было. Это они нас выдумали. Чтобы был повод. Теперь, когда ты знаешь... Вообще-то, ты и раньше знала, но тогда я хотел доказать это себе. Хотел доказать, что я и он (Указывает на Джибеко.), в сущности, одно и то же. И, в общем-то, так оно и было, но я не учел одного, того, что одновременно происходило и многое другое, что пятак падал не просто так, он падал, звеня и подпрыгивая, и они воспользовались этим звоном...