— Понял, Федор Васильевич. Пошли, Аристофан к твоим бойцам.
— Машуль, Олёна, вы можете быть свободными сегодня. Шмат-разум не дам, добирайтесь в Лукошкино на Максимилиане, а лучше — потерпите, тут останьтесь, мало ли что.
— Государь, — встал Виторамус, — могу вам сразу предложить против Змея молот бога Тора и колдовское копьё Гунгнир, принадлежавшее папаше Тора — Одину.
— Что это у тебя сегодня скандинавские наклонности прорезались? Ты не шпион у нас? Ладно, шучу. А вот совсем не смешно, Виторамус, что ты идеи не понял. Не надо нам никакого оружия, понимаешь? Не будем мы в открытую во чисто поле биться выходить. Ты ищи какой-нибудь артефакт, который, ну, например… уменьшит Змея до размеров телёнка или в дуб его превратит. Понятно? Иди и внимательнее будь, а то сгущенки лишу.
— А мне что прикажете, Ваше Величество? — встал Гюнтер.
— Покопайся в Кощеевых бумагах. Вдруг он записи какие по фон Дракхену делал, что могут помочь нам.
Когда все разбежались из Канцелярии, Михалыч вздохнул:
— Ить как лихо ты, Федька всех в работу впряг, только пятки засверкали. Небось и для меня что-то придумал?
— А то! Тащи сгущенку, деда, пока этих дармоедов нет.
— Деда, а вот должно быть тут у нас, я имею в виду не столько Лысую гору, сколько Русь вообще, какое-нибудь универсальное средство в помощь нам против Змея, а?
— Лом, внучек.
— Да ладно, Михалыч, я же серьёзно.
— Лом — это всегда сурьёзно, внучек… Ладно-ладно… Это какое же к примеру?
— Не знаю. Ну, сказочное, местное. Что у нас там? Репка, Колобок. Золотая рыбка…
— Нерест у неё, Федь. Говорят, второй год, как пошла в загул, так всё никак не очухаетси от любовного дурмана.
— Ну что там еще? Ворона и лисица? Не, это из другой оперы… Ну ты смотри — все сказки из головы вылетели!
— А енто, внучек, всё от…
— …недоедания. Я знаю, деда.
— А тебе, что надо внучек? — задумался дед. — Прибить Змея, али заколдовать его?
— Да и то и то нормально. Заколдовать, конечно, прикольней… Достал этот козёл уже, все мозги спиралью закрутились.
— Козёл, внучек, дело говоришь.
— Угу. Вот и сижу тут голову ломаю, причем, заметь, деда — исключительно в одиночестве. Все разбежались, а я тут единственный, кто… Что, Михалыч? Что ты рукой у меня под носом машешь?
— Козёл.
— Ну, спасибо, дед, — обиделся я. — Вот и ешь теперь сам свои оладики, а мне даже и не подсовывай.
— Да тьфу на тебя, Федька! — рассердился Михалыч. — Я говорю — в козла ентого Змея превратить. Дать водицы ему испить из копытца козлиного.
— О? Э-э-э… Извини, деда, не понял сразу. Хотя ты сам тут виноват — никак мысли излагать нормально не научишься… А что, такая водичка реально существует?
— В натуре, внучек, — хмыкнул дед. — Только зима сейчас, где её найти?
— Ну а кто такими штуками заведует? Раз вода — водяной что ли?
— Скорее — леший, Федь.
— Ага, ну с этим кадром мы знакомы. Давай, Михалыч, хотя бы просто поговорим с ним, хуже не будет.
— Одевайси, внучек. Сюда-то его не затащишь, искать придётся.
Вот за что я не люблю зиму — за то, что напяливать на себя много одежды приходится. Нет, тепло, конечно, я не против, только лень. Вязаные носки, валенки, тёплые штаны поверх джинсов, свитер, шуба, да меховая шапка, да еще и варежки.
— Капризный, ентот паразит, леший-то, — бормотал Михалыч, подавая мне одежду. — Словить его можно, да сюда пред очи твои грозные представить, да только обидится он, ни за что помогать не станет.
— Ничего, прогуляемся по морозцу, воздухом свежим подышим. Кстати, захвати пару сигар, деда, может на холоде они не такие противные будут.
— Всё, — дед хлопнул меня по груди, — готов добрый молодец. Хоть Деда Мороза иди воевать, не замёрзнешь.
— Ну, пошли тогда. Сейчас Шмат-разумом быстро к лешему и перенесёмся… О, блин… Коробочка-то у меня в джинсах! Напялил на меня сто одёжек, дед, вот как я теперь её достану?
— Ну что ты всё ворчишь, Федька? Хочешь — Гюнтера позову? Он быстро, что надо у тебя нащупает, — противно захекал Михалыч. — А может и не быстро, а не торопясь, с наслаждением.
— Да ну тебя… Ага, вот он! Шмат-разум, а перенеси-ка нас с дедом прямо к лешему!
В лесу было холодно, бело и мёртво. Мы стояли на небольшой полянке почти по пояс засев в сугробе, старательно пыхтя, пытаясь выбраться из него, выдыхая клубы пара. Деревья все в снегу, голые ветки, ни листочка, ни птички, ни даже захудалого ёжика. Очень неуютно.