— Вот как…
Я всё еще пытался переварить новость.
— И что теперь? Будешь править от имени Гороха под чутким руководством Кощея?
— Ну что вы, Федор Васильевич, — засмеялся Калымдай. — Кому это надо? Просто финальный аккорд нашей провокации. Завтра утром соберу бояр от имени Гороха, позову всё отделение милиции и постараюсь устроить громкое разоблачение тёмных сил Кощея, подло действующих прямо во дворце.
— Ох, по лезвию ножа ходишь, ротмистр, опасно же!
— Опасно. Но это ничего, у нас план отхода продуман, надеюсь, всё будет в порядке.
— Ясно. А что там с Тюрей не в курсе? Участковый его дом обшарил, ордынцев уложил с десяток, а казначея мы так и не видели.
— Уже доложили, всё в порядке с Тюрей. Бабка его заколдовала, он сейчас в виде мухомора в отделении валяется, ждёт завтрашнего суда моего скорого, но справедливого.
— Ты там всё-таки не сильно резвись. А царя-то куда дели?
— Какого царя? А, Гороха… Тоже мне царь, — хмыкнул Калымдай. — Здесь он рядышком в тронном зале. Связали, да за трон же и запихнули. Пускай полежит до моего разоблачения.
— Ну, хорошо, Калымдай. Удачи тебе и будь на связи.
Почёсывая затылок, я повернулся к Михалычу:
— Всё понял, что Калымдай говорил или пересказать?
— Во дворце заместо Гороха сел?
— Угу. А завтра соберёт толпу и позволит себя разоблачить при свидетелях.
— Рисковый парень.
— Да вот же. Ну, мы куда теперь?
— Да никуда, внучек. Никаких дел у нас уже нет.
Мы вернулись на постоялый двор и я весь день промаялся в ожидании завтрашних событий. Отобедал, поспал, отужинал и хотел было опять завалиться, но заявилась счастливая Маша.
— Ах, мсье Теодор! — заверещала она. — Как прекрасен этот мир! А вы замечали, какие великолепные розы растут в Немецкой слободе? Ах, божественное амбре, невероятный шарман!
Надо понимать, дела с послом у неё продвигались отлично. Ну, хоть кто-то радуется жизни.
— Оревуар, мсье! Завтра будет новый солнечный день!
И Маша, расцеловав в обе щеки Михалыча, упорхнула в свою комнату.
А мы вздохнули и завалились спать.
Этим утром меня разбудили нервы, расшатанные последними событиями.
Я проснулся ни свет, ни заря и, дёргаясь, бродил по комнате из угла в угол, переживая за Калымдая и всё сильнее накручивая себя.
Часам к шести утра, меня начало бесить всё сразу. Особенно выводило из себя сладкое посапывание Михалыча. Только одному мне не всё равно! Все дрыхнут, а Калымдай там может отстреливаясь, уходит на черной «Волге» в сторону кордона… Тьфу ты!
— Михалыч!!! — заорал я на ухо деду.
— А?! Что?! Началось?!
— Началось, дед, началось. Утро уже началось.
— Тьфу ты, паразит оглашенный! Чего неймётся-то?
Я только махнул рукой и вышел в коридор.
Постучав в Машину дверь, я томным голосом пропел:
— Марселина, душа моя, вставай! Это я, твой хер-р-р-р-р посол. Пряный такой посол для тихоокеанской сельди.
Судя по удару в дверь, Маша запустила в неё свой сапожок.
Совсем грубая она у нас. Настоящая вампирша. На людей с сапогами бросается.
Я спустился вниз. Ага, хозяин!
— Эй, любезный! — я поманил его к себе.
— Чего изволите, барин?
Запуганный Михалычем, хозяин постоялого двора, он же по совместительству и шеф-повар, угодливо изогнулся передо мной в полупоклоне.
— Чай есть?
Кивок, угодливая улыбка.
— Небось, холодный, вчерашний?
— Помилуй, барин! Сейчас свеженького наведём, самовар ить пыхтит уже.
— Пыхтит он… Вини-Пух, блин. Небось, солома какая, а не чай?
— Азербайджанский есть, грузинский, армянский, всё свежее, только вчера купцы завезли. Еще этот… цейлонский, во! Тоже есть. Изволите ли?
— А аглицкий есть?
Кивок, угодливая улыбка.
— Эрл Грей с бергамотом?
Кивок, угодливая улыбка.
Тьфу, зараза!
— Тогда налей Грея в одну миску, а бергамот в другую и Маше наверх отнеси.
Хозяин закрестился и с жалобными причитаниями побежал на кухню. Завещание писать, наверное.
Немного полегчало.
Я вышел во двор, попинал доски в заборе. Крепкие. Плюнул в колодец. Глубоко. Гавкнул на сторожевого пса. Не боится, зараза. Ну что же Калымдай не звонит-то?!
Калымдай связался со мной только после десяти утра, когда я уже подбивал Михалыча купить парабеллум на базаре и идти захватывать почту и телеграф.
— Всё в порядке, господин генерал, — устало доложил он. — Все живы, потерь нет, задание выполнено.