Задрав подбородок вверх, Йон постарался сделать так, чтобы голос перестал дрожать.
— Я отказываюсь.
Инспектор кивнул. На его лице не дрогнул ни один мускул.
— Ты свободен.
Йон неподвижно простоял еще несколько секунд. На него больше не обращали ни малейшего внимания.
Он словно стал пустым местом. «Так оно и есть, отказался от такого предложения…» — с горечью подумал мальчик. Прошло еще несколько мучительно долгих мгновений, прежде чем Йон наконец покинул кабинет. Мальчик был раздавлен. Правильно ли он поступил, отказавшись от столь заманчивого предложения?
Весь оставшийся день и следующее утро Йон раздумывал о последствиях своего выбора. Может, ему стоило найти инспектора и сказать, что он передумал? Но господин Велор почти наверняка уже покинул школу, а если и не покинул, то где гарантия того, что в ответ на свою просьбу Йон не услышит только смех? Выбор сделан. Каким бы он ни был, теперь его надо принять как единственно возможный.
Сидя на уроке, мальчик едва слушал господина Александра, который рассказывал им о «Бойне номер пять» Курта Воннегута. Йону эта книга казалась очень запутанной, но учитель в очередной раз сводил все к прописным истинам. На любой его вопрос можно было ответить: «Человек есть величайшая ценность, личность должна быть свободной. Меры действия и противодействия должны быть всегда выверены и дозированы». Любая фраза со схожим смыслом была бы попаданием в десятку. Главное — меньше конкретики и больше пафоса. Это было скучно.
От нечего делать Йон начал листать на гаджете учебник к следующему уроку. Биология была более конкретна.
— Йон! — раздался голос учителя.
Мальчик, вздрогнув, мигом свернул на экране учебник биологии. Изобразив на лице готовность ответить на любой вопрос, Йон поднял голову:
— Да, господин Александр?
— Тебя срочно вызывают в больничное крыло. С вещами. Кабинет четыреста четыре.
Это был кабинет его мамы. Что могло случится, если она вызвала Йона, да еще через учителя? Плохо скрывая волнение, мальчик подхватил свою сумку и, всё ускоряя шаг, выскочил в коридор.
— Йон, ты гаджет забыл! — воскликнула Дора, пытаясь задержать друга.
Но это уже было неважно, мальчик мчался так быстро, как только мог. Перед глазами мелькали всевозможные варианты случившегося. Только бы с мамой все было в порядке!
Еще минута, и Йон уже стоял перед дверью. У мальчика не хватило терпения, чтобы даже отдышатся. Рванув дверь, он ввалился в кабинет. Напротив входа стоял инспектор Велор. В руке у него была мамина бумага с записями о рождении Йона. Сама госпожа Лиза с мертвенно-бледным лицом стояла около своего письменного стола, прямо за ней был еще один инспектор — молодой, лет двадцати на вид. В руках у него виднелся маленький пистолет, внутрь которого был вставлен баллончик со смертельной инъекцией. Йон не раз слышал про такие. За нарушение первой главы Конституции ЛиДеРа, где провозглашалась свобода самоопределения личности, инспекторы могли судить подозреваемых и приводить приговор в исполнение прямо на месте.
— Судя по тому, как быстро ты пришел, эта женщина успела показать тебе бумагу, — это не было вопросом. Это было обвинением.
Йон, все еще тяжело дыша, застыл на месте. Что бы он сейчас ни сказал, любое его слово могло лишь навредить маме.
— И как долго все это продолжалось?
— Велор, пожалуйста! — взмолилась госпожа Лиза.
Мужчина бросил молниеносный взгляд на того, кто удерживал маму, и напарник, будто получив мысленный приказ, нажал на курок пистолета.
— Мама! Нет! — Йон бросился к ней.
Женщина обмякла, тяжёлым грузом оседая на пол.
— Мамочка!
Господин Велор перехватил его, сведя руки мальчика за спиной. Острая боль пронизывала лопатки при малейшем движении, лишая возможности к сопротивлению. Крупные капли застилали глаза. Ярость, злость, гнев на инспекторов, на Канцелярию, на собственную беспомощность — все смешалось в его душе и единым потоком слез вырывалось наружу. Не отрывая взгляда от матери, Йон до боли сжал зубы, словно желая, чтобы внутреннее напряжение помогло исправить то, что происходило вокруг.