В следующий момент показали, как мама отворачивается, скрывая слезы, а инспектор сурово качает головой и просит остановить съемку.
Вновь всплыло изображение Доры. Ведущий бодро стал рассказывать о тех ужасных вещах, к которым его подруга принуждала несчастную.
Йон глубоко вдохнул и выдохнул, стараясь сделать это как можно более бесшумно. Вряд ли его состояние сейчас было неясно, но окончательно потерять самоконтроль означало позорно разреветься прямо на чужих глазах. Мальчик не мог даже представить себе, как осквернить память Доры еще отвратительнее. Самое ужасное заключалось в том, что он и не собирался ничего предпринимать.
Выбор был сделан. Пойти на попятный сейчас значило обесценить жизнь Доры, отданную за его мать. Даже если сейчас его мать уже полностью отреклась от него.
Тем временем ведущий перешел к развязке истории. Он сообщил, что в настоящий момент Дора изолирована. Она отказалась сотрудничать и сообщить имена и координаты вышедших на нее несогласных. Но инспекторы все еще надеются, что девочке можно помочь несмотря на то, что психика ребенка серьезно пострадала. Госпожа Лиза же согласилась сотрудничать со следствием, она морально подавлена ужасом произошедшего, а также полностью раскаивается в преступлении, совершенном десять лет назад. Ее временно отстранили от работы, но, судя по информации, полученной ведущим от инспекторов, после проведения курса реабилитации женщина, скорее всего, сможет вернуться к нормальной жизни и против нее не станут выдвигать обвинений.
Йон закрыл глаза, с силой сжал зубы. Во рту появился солоноватый привкус. Не зря мальчик не любил глобальные новости.
Между тем, это был еще не конец. Йон и не подозревал, что завершение сюжета сможет поразить его, пусть и не настолько сильно, как вид благодарной инспекторам матери, но сердце все рано пропустило очередной удар. Оказывается, раскрыть преступный замысел помогла его одноклассница Лисса. Девочка заметила отклонения в поведении Доры, проследила за ней и, обнаружив признаки преступной деятельности, немедленно сообщила обо всем Инспекторам, находившимся в то время в школе для отбора учеников на испытания в кадетский корпус Канцелярии. В ходе проведения проверки информация подтвердилась, после чего госпожа Лиза и Дора были задержаны для установления степени и тяжести их вины. Мальчик непроизвольно сжал кулаки, слушая это. Неужели это и вправду была она? Курносый нос, рыжие волосы и наглые голубые глаза — рассматривая образ, Йон ощутил, как в нем поднимается небывалая волна гнева, злобы и чего-то похожего на сожаление. Если бы не эта выскочка, Дора была бы жива!
Панорамы школы сменились видами главного управления Канцелярии, ведущий рассказал о том, что Лисса успешно прошла испытания, зачислена в третий отряд и вскоре начнет свое обучение. Подводя итоги, голос привел ее в пример всему подрастающему поколению как образцового гражданина ЛиДеРа, достойного подражания.
Это было отвратительно, патриотично и пафосно.
— Знаешь, — Йон старался говорить как можно более весело, но, несмотря на то, что голос не дрожал, веселость оказалась какой-то злой. — Современный саспенс мне нравится больше, но я тут вспомнил, что не все старые кинофильмы ужасны. «Кровавые слизни» конца двадцать первого века абсолютно потрясающая вещь. Интересно, здесь можно ее посмотреть?
— Хм… — сосед задумчиво смотрел на него, но Йон был уверен, что тот думал не о том, найдет ли он тут фильмотеку. Интересно, в Канцелярии есть курсы по управлению гневом или еще что-то, что может помочь ему держать при себе бушующие внутри эмоции? — Отличная идея. Джедаи бы тобой гордились.
Йон приложил руку к стене и произнес: «Инструкция». Перед его лицом всплыло вертикальное голографическое изображение, похожее на интерактивное стекло, только без собственно стекла. Он поводил пальцем по изображению, переходя по ссылкам и оглавлениям.
— Так-так-так… О! — Йон снова приложил руку к стене. — Душевая! — он проворно вскочил, направляясь к возникшей ручке на одной из панелей. — Совсем не то, что я искал, но очень кстати после долгого дня. Пожалуй, стоит освежиться, — он старался придать своему голосу беззаботности, но говорить выходило по-прежнему со злостью.