Размолвка с кебменом тяготила Герти. Как и все мнительные, неуверенные в себе люди, он крайне нервно переживал любые открытые противостояния, пусть и происходящие в полнейшем молчании. Всякий раз, с кем-нибудь знакомясь, Герти старался произвести наилучшее впечатление и искренне радовался, если это ему удавалось. Также он всегда старался наладить искренние отношения с людьми, отдаленными от него в своем социальном положении, как то: садовники, сторожа, продавцы и истопники, – стараясь держаться с ними наравне и даже с некоторой либеральностью. По природе своей он был довольно робок и в обществе людей высшего круга часто терялся, ощущая себя скованно и неуверенно, как в чрезмерно жмущем костюме. Люди же низшего сословия, как правило, его вниманием были польщены и сами немного робели в общении с хорошо одетым и умеющим себя вести джентльменом. Это помогало Герти чувствовать себя некоторым подобием мецената, безвозмездно ссужающим людям маленьким и необязательным свое внимание и дружеское участие, и даже отчасти социалистом.
Он ощутил потребность разговориться с кебменом, чтобы сгладить возникшую между ними с самого начала неловкость. Кроме того, как известно, никто не знает про город лучше кебменов.
– Хороший у вас паромобиль, – одобрительно сказал Герти, похлопав по борту.
Прозвучало это немного искусственно, старый изношенный котел паромобиля гудел натужно и тяжело, а передачи менялись с ужасающим скрежетом.
– Угу, – сказал кебмен сквозь зубы. – Мы их тут называем локомобилями.
– У нас в Лондоне таких нет. Уже нового образца, сплошь на бензине и керосине. И, надо сказать, весьма интересные аппараты. Некоторые по двадцать миль в час выдают! Паровых уже почти и не встретишь, прошлый век…
Тут кебмен, как человек не чуждый техническому прогрессу, должен был восхититься этим несомненным достижением британской промышленности и выразить свое безмерное к ней уважение. В ответ Герти уже заготовил небольшую сентенцию относительно того, что во всем хороша мера и вовсе не обязательно нестись к техническому прогрессу сломя голову. К примеру, керосиновые автомобили при лондонской погоде долго заводятся и имеют обыкновение окутывать всю улицу своими ядовитыми парами, что тоже создает известное неудобство. В этот момент кебмен должен был поинтересоваться, как вообще обстоит жизнь в столице метрополии, как поживает Ее Величество и барон Китченер, не наглеет ли по своему обыкновению немец и не собирается ли в этом году месье Мельес[18] порадовать публику очередной блестящей кинолентой. Герти вкратце перескажет ему передовицы лондонских газет, перемежая их собственными точными и аккуратными рассуждениями, после чего они с кебменом, довольные обществом друг друга, смогут уже вступить в обстоятельную беседу.
На деле же вышло иначе.
– Лондон? – Кебмен лишь презрительно скривился. – Черт его знает. Может, там, в Лондоне, и коровы яйца несут…
Таким образом, диалог закончился, даже толком не начавшись, а новой темы для разговора Герти подобрать не смог. Поэтому он стал смотреть вокруг.
Странное дело, только оказавшись в парокебе, Герти обратил внимание на то, что прежде ускользало от него. Район, по которому они ехали, предстал перед ним в новом свете, и свете, признаться, весьма дурном. Только сейчас он заметил, что дома здесь стоят невысокие, преимущественно деревянные, а если и каменные, то осевшие и оплывшие, как дряхлые уродливые старухи. Мостовая зияла выбоинами, которые кеб пересчитывал колесами с таким усердием, что Герти уже всерьез стал опасаться, как бы не выбить себе коленями челюсть.
Мало того, и люди здешние совсем ему не понравились. Слишком много среди них было такого рода, что Герти только взгляд отводил. Всклокоченные пьяницы, бредущие куда-то вслепую и тянущие страшными голосами матросские песни полувековой давности. Мальчишки в лохмотьях, шныряющие дикими зверятами по подворотням с самым что ни на есть подозрительным видом.
Чем дальше они отъезжали от порта, тем неуютнее делалось кругом. Вскоре стали попадаться и вовсе подозрительные типы. Тощие, в какой-то холщовой рванине и обмотках, они провожали кеб стылым равнодушным взглядом, от которого у Герти сама собой случалась изжога. И таких здесь было много. Даже у женщин, как правило бледных и рано постаревших, таилось в глазах нечто нехорошее, какая-то разновидность не то усталости, не то смертной досады. Встречая такие глаза, Герти смущался и делал вид, что занят газетой, хотя читать при такой тряске нечего было и думать.
18
Мари-Жорж-Жан Мельес (1861–1938) – французский режиссер, один из основоположников кинематографа.