Но он боялся не самой ночи. Он боялся того, что живёт в ней.
— Никто и никогда его не видел, — торопливо объяснял он Муану, едва поспевающему за хозяином, — Представляешь? Восемь мертвецов, и хоть бы кто увидел Бангорскую Гиену краем глаза!
— Этот Уинтерблоссом ловкий тип, мистра, — подтвердил Муан, — Я бы, пожалуй, лучше пошёл охотиться на ягуара с серебряной ложкой, чем на вашу Гиену…
— Ни единого свидетеля. Ни одной уцелевшей жертвы. Уму непостижимо. И ладно бы всё было в Скрэпси или Шипси. Но ведь это животное орудует едва ли не под носом у нас! Два убийства в Миддлдэке. Одно в Форсберри. Потом ещё два в Айронглоу… Такое ощущение, что весь город превратился в его охотничьи угодья!
— Говорят, он призрак, мистра, — серьёзно сказал Муан, — Что его нельзя увидеть. Он возникает из темноты прямо за спиной у того, кого наметил себе в добычу. И когти у него сияют голубым светом…
— Нет у него никаких когтей, — досадливо пробормотал Герти, — Меньше слушай своих приятелей-полли. Я читал заключения фельдшера. Этот тип орудует ножом. Причём не медицинским скальпелем, как Эйк-Защитник-Проституток, а самым простым ножом, причём не очень острым. Мистер Шарпер полагает, что он делает это нарочно, чтоб преумножить страдания своих жертв. А мистер Беллигейл считает, что это какой-то особенный ритуальный нож…
— Как по мне, всё равно, каким ножом тебе брюхо вскрывают, мистра.
— И я так думаю. Но если мы хотим изловить это отродье, нам придётся сперва понять, с чем или с кем мы имеем дело. Честно говоря, если б мы не отправили Сатану обратно в ад, я бы поставил соверен на то, что это именно его рук дело…
Муан озадаченно взглянул на Герти.
— Мистра?..
— Забудь, — Герти вздохнул, — Я перечитываю дело Уинтерблоссома три дня. И пока ещё не нашёл ни единой зацепки, даже размером с песчинку. Его не напрасно назвали Гиеной, Муан. В Новом Бангоре он чувствует себя уверенно, как в джунглях. Так, будто весь город принадлежит ему с потрохами, а он лишь неспешно выбирает себе очередную жертву, не забывая смеяться над незадачливыми преследователями.
Великан-полли нахмурился.
— Неужто все канцелярские крысы не могут загнать одну гиену?
— Даже Канцелярия не всевластна, Муан.
Судя по недоверчивому выражению на лице Муана, Канцелярия обладала полной властью над островом и душами его обитателей, но спорить он не стал. Это была одна из многих черт, которые делали его отличным помощником в глазах Герти. Муан не спорил, Муан не перечил, Муан всегда был подчёркнуто вежлив и исполнителен — насколько это возможно для человека, обременённым неисчислимым множеством табу.
Список этих табу Герти как-то принялся составлять, чтобы оградить себя в дальнейшем от неприятных сюрпризов, но успел дойти только до сто двадцать шестого пункта из четырёхсот сорока восьми. Муан не мог сидеть на одной скамейке с одноногими. Играть в крикет после полудня. Ездить в лифте нагишом. Насвистывать «Цветы Шотландии» в курительных комнатах. Бить людей. Есть курицу с мятным сиропом. Охотиться на бизонов по четвергам. Заходить в прачечную в компании с котом. Чихать в присутствии особ королевской крови.
Герти не представлял, как Муан ухитряется жить, не только помня весь богатейший ассортимент своих табу, но и досконально их соблюдая. Если бы его самого при рождении шаман наградил подобным перечнем страшных грехов, едва ли он смог бы удержаться от того, чтоб опробовать пару из них на практике. Например, нарочно как-нибудь вскопать землю вилкой или предложить священнику в полночь партию в кегли. Но Муан, за грубой и грозной внешностью которого скрывалась благородная душа полинезийского воина, был чужд подобных соблазнов, чем вызывал у Герти искреннее восхищение.
— Удивительное дело, Муан, все крысы Канцелярии денно и нощно ищут следы Гиены, но, по большому счёту, так толком ничего и не откопали. Я досконально изучил десятки рапортов, заключений и отчётов. Пшик. Если отбросить словесную шелуху и канцелярскую накипь, останется только три вещи. Три вещи, которые мы знаем о Бангорской Гиене доподлинно.