— Что за вещи?
— Во-первых, он всегда нападает ночью. Никогда днём. Всегда в промежутке от одиннадцати до четырёх утра.
— Днём у него слишком много работы? — неуверенно предположил Муан.
— Вполне вероятно, — кивнул Герти, — Днём он вытирает пыль с витрины и слишком занят, чтоб посвятить себя хобби. Но стоит опуститься ночи, он берёт свой любимый нож… не очень острый, а скорее даже тупой, и отправляется на улицу, чтобы сервировать очередного бедолагу.
— Тухлая сельдь! — выругался Муан непроизвольно.
— На самом деле, даже знание о его графике нам ничего не даёт, — вздохнул Герти, — У него может быть сотня различных причин предпочитать ночь. К примеру, бессонница. Или, например, в некоторые ночи им овладевает кровожадное безумие, тянущее его на улицы… Или, напротив, он ловкий и прекрасно соображающий убийца, понимающий, что на ночной охоте его куда сложнее заметить или изловить. Специалисты Шарпера настроили столько теорий, что бумаги, на которой они изложены, хватило бы для отопления половины города зимой. Да толку…
— Немного, — удручённо подтвердил Муан, стараясь приноровиться к поспешному шагу Герти.
— Вторая вещь, которая мы о нём знаем, — Герти загнул палец, — Он выбирает только мужчин. А вот это уже само по себе достаточно странно. Маниакальные убийцы почти всегда выбирают в жертвы женщин. С ними проще совладать, к тому же, их страдания тешат большую душу психопата. Но Бангорская Гиена не из таких. Его интересуют только мужчины.
— Он силён, — предположил Муан, — Раз не боится вступать в схватку с мужчинами.
— Увы, даже этого мы не можем предполагать с полной уверенностью. Он не нападает на силачей, напротив, все его жертвы весьма молоды и обладают субтильной конституцией. То есть, едва ли могли оказать достойное сопротивление. Гиена ищет не схватки, но поживы. Его жертвам редко бывает более двадцати пяти, обычно от восемнадцати до двадцати трёх. Его прельщают не юноши, что ещё можно было бы объяснить нездоровой страстью, а взрослые мужчины.
— Больной ублюдок он, вот кто.
— Мистер Беллигейл распорядился даже сопоставить все жертвы, но без малейшего результата. Несмотря на некоторое биологическое сходство, они не имеют ничего общего. Жили и работали в разных районах города, друг с другом знакомы не были, и всё в таком роде. Так что жертву он подбирает случайно, исходя из каких-то, одному ему известных, признаков.
— А третье?
— М-м-мм?
— Вы сказали, есть три вещи…
Герти пришлось подождать, чтоб Муан смог его нагнать. Он ничего не мог с собой поделать, стоило над Новым Бангором растечься сумеркам, как ноги сами несли его прочь.
Сумерки были чем-то большим, чем сменой времени суток или астрономическим явлением. Сумерки возвещали о том, что где-то в городе просыпается Бангорская Гиена. Шевелит носом, втягивая запахи — вкусные, сочные запахи человеческого мяса — и выбирается из своего логова на охоту.
— Его манера обставлять трапезу, — произнёс Герти, с тревогой наблюдая за тем, как загораются один за другим газовые фонари на улице, — Ещё ни один психопат в истории медицины не совершал ничего подобного. Это что-то совершенно особенное.
— Я знаю. Он рвёт свои жертвы на части.
— Режет, Муан, режет. Вдумчиво и без спешки. Каждое тело для него не просто охотничий трофей. Это театральная сцена, на которой оживает кровавый кошмар. Или полотно, на котором безумный художник рисует что-то невообразимое. В любом случае, это нельзя считать неконтролируемым бешенством. Бангорская Гиена знает, что творит. И упивается этим.
— Я читал газеты, мистра.
— Не все его выступления попали в газеты, — неохотно сказал Герти, кутаясь в пиджак. Несмотря на то, что ночь обещала быть душной, как и все ночи на острове, он всем телом ощущал дыхание ледяных и сырых сквозняков, взявшихся неведомо откуда, — Первые жертвы он попросту разделал. Не как мясник, скорее, как профессор, готовящий предметный материал для лекции. Все органы отделены друг от друга и выложены рядами. Аккуратно, как в медицинском музее. Само по себе это не так уж необычно для психопата, промышляющего с ножом на улицах. Джек Потрошитель использовал схожие приёмы. Но Бангорская Гиена пошла дальше. Она совершенствовалась. Каждое следующее тело было чем-то новым. Омерзительно новым. Это выглядело так, будто наш психопат… осваивает какое-то сложное, недоступное человеческому разуму, искусство.
— Щучья кость!
— Очередную свою жертву он разрезал на ремни. В прямом смысле этого слова. Срезал с тела всю кожу одним куском. Получился удивительно длинный ремень. Достаточный для того, чтоб натянуть его меж фонарных столбов и водосточных труб, развесив на нём требуху и кости. Другому пришлось ещё хуже. Бангорская Гиена вырезала все кости из его тела. Одну за другой. И сложила в симпатичную, увенчанную черепом, пирамиду.