— В убийствах?
— Нет, — глаза Брейтмана потемнели, сразу став серьёзнее, — Не вздумайте обвинять его в том, что он не совершал. Единственный раз, когда он взял в руки оружие, произошёл по моей воле.
— Это было вчера, когда вы собирались убить полковника Уизерса?
Брейтман удивительно легко выдержал взгляд мистера Беллигейла.
— Да, — сказал он, — Когда я собирался убить полковника Уизерса.
Удивительно, он не стал ни увиливать, ни тянуть время, ни делать ещё что-либо из того, что делают обычно обвиняемые преступники. Более того, лицо его осталось спокойным, не отразив и толики душевного волнения.
— Вы только что сознались в покушении на убийство должностного лица, — проскрипел мистер Беллигейл, — Вы осознаёте, что это значит?
— В полной мере. И, прежде чем мы продолжим нашу беседу, которая по всем признакам будет интересной, вам, джентльмены, тоже стоит осознать две вещи, — человек, бывший ещё минуту назад Питерсоном, выставил вперёд два тонких пальца, — Во-первых, я явился сюда только лишь потому, что имел на то собственное желание. Этот разговор — демонстрация моей доброй воли, учитывайте это. Как минимум для того, чтоб не использовать на мне свои канцелярские фокусы.
Мистер Беллигейл кивнул.
— А во-вторых?
— Во-вторых, я буду говорить лишь с полковником Уизерсом. Наедине. Не сочтите это за неуважение к вашей должности, мистер Беллигейл, но это непременное условие нашей дальнейшей беседы.
— Исключено.
— В таком случае разговор не состоится, — холодно сказал Брейтман, — И я вынужден буду откланяться, как выражаются в вашем обществе. Будет ли это подходящей ценой за вашу щепетильность?
— Не далее как вчера вечером вы уже стреляли в полковника, — невозмутимо заметил мистер Беллигейл, — И только удачное стечение обстоятельств спасло его. Не думаете же вы, что я позволю вам исправить собственную ошибку?
— Мне не понадобится вторая попытка, довольно было и одной.
— Так легко отступаетесь от цели?
— Напоминаю вам, что я учёный, а не убийца. Револьвер не относится к списку моих излюбленных инструментов. Слишком примитивный механизм.
Брейтман-Питерсон остановил свой взгляд на Герти, который, всё ещё прижавшись спиной к стене, оставался безмолвным слушателем. И с удовольствием оставался бы таковым и далее.
— А что скажете вы, полковник?
— Я?
— Даю слово, что более не буду посягать на вашу жизнь. Взамен прошу лишь уделить мне немного вашего времени. К нашей обоюдной пользе. Дело в том, что нам с вами следует многое обсудить.
Герти сглотнул. Он слишком хорошо помнил эти глаза. И знал, что их обладатель, доведись ему ещё раз спустить курок, сделает это без колебаний. Такие люди, как этот Брейтман, не колеблются. А во второй раз счастливая случайность уже не позволит ему растянуться на полу. Второй раз может стать для полковника Уизерса последним, как и для Гилберта Уинтерблоссома.
С мрачной мысленной усмешкой, вполне отвечающей моменту, Герти подумал, что на его могильной плите и в самом деле может быть написано два имени. Но это должно быть что-то броское и исполненное чувства. Например, «Под этой плитой нашли покой две мятущиеся души. Бесстрашный полковник Уизерс, доблестный сын Англии. И канцелярская сошка Уинтерблоссом, так и не понявший ничего до самой своей смерти».
— Ваше предложение мне подходит, — с достоинством кивнул он, — Мистер Беллигейл, вас не затруднит оставить нас с этим джентльменом наедине?
Мистер Беллигейл стиснул челюсти. Было видно, что предложение Герти совершенно его не вдохновляет. Но и резко возразить, в силу сложившейся ситуации, он не мог.
— Полковник, вы отдаёте себе отчёт…
— Всё в порядке, — заверил его Герти, — К тому же, я вооружён, а вы будете неподалёку.
— Этот человек не далее как вчера собирался вас убить, — напомнил второй заместитель, — Не очень-то дальновидно верить ему на слово.
Но Герти уже взял себя в руки. Его сумрачное альтер-эго, полковник Уизерс, принял штурвал на себя.
— Обыкновенно у людей есть лишь один шанс меня убить, — многозначительно улыбнулся Герти, — Второго шанса я им уже не даю. Со мной всё будет в порядке. К тому же, я не один. Со мной будет это.
Нарочито аккуратным жестом он достал из кармана револьвер и положил его стол прямо перед собой. Брейтман практически не удостоил оружие взглядом, точно это был какой-нибудь столовый прибор из древней эры, не представляющий никакого интереса, кроме археологического.