— Перечислите.
— Кхм… Моё командировочное удостоверение из лондонской канцелярии. Рекомендательное письмо. Формуляр о переводе в Новый Бангор. Всё, что мне выдали в Лондоне при назначении на новое место службы.
— Вы уверены? — с непонятной мягкостью спросил Брейтман.
— Ещё бы! Верните мои документы!
Брейтман молча подал Герти хрустящий конверт.
— Прошу.
Герти принялся вытаскивать из него бумажные листы. Пальцы с трудом его слушались, бумага под ними едва не рвалась. Наконец ему удалось вытащить содержимое и торопливо расправить на столе. Даже не разворачивая, он знал каждую бумагу из этого конверта наизусть, вплоть до последних печатей и виз. Поэтому заранее предвкушал, как опустеет самоуверенное лицо Брейтмана, когда он сунет документы тому под нос.
Но ещё прежде, чем он успел развернуть листы, в сердце кольнуло тупой и тёплой иглой. Как если бы он заранее ощутил какой-то подвох.
Он расправил листы и торжествующе улыбнулся Брейтману. А потом почувствовал, как улыбка эта начинает поскрипывать. Точно её нанесли на краску, но краска эта от постоянной жары облупилась и теперь крохотными невесомыми кусочками осыпалась, напоминая своими чешуйками мёртвых мотыльков.
Листы бумаги, лежащие на столе, были пусты. Единственным их украшением было несколько маленьких чернильных пятен.
Герти обратил мутнеющий взгляд на Брейтмана. Удушье подкатило к горлу и мгновенно пережало его, так, что кухня сразу потемнела. Что-то мягко взяло его за плечо и удержало на ногах, не позволив сползти на пол.
Но усмешку Брейтмана он всё-таки заметить успел.
— Добро пожаловать в Новый Бангор, — усмехнулся тот, — На остров, которого не существует в природе.
Охотники на Левиафана (3)
Герти терпеть не мог жасминовый чай, но иного на кухне Питерсона не нашлось. Герти пил его маленькими глотками, почти не ощущая вкуса и не обращая внимания на обожжённый язык, лишь бы занять руки. Но это не особо помогало. Точнее, не помогало вовсе.
— Нервы у вас слабоваты, — ворчал Брейтман, возившийся с чайником, — А ещё считается, будто в ваше время нервная система была куда крепче, чем у нас, ваших потомков… Может, всё-таки бисквита? Вам не помешало бы укрепить силы.
— Не стоит, — вымученно улыбнулся Герти. Он не в силах уже был пить чай, но чашка будто приросла к пальцам. А может, только она и позволяла им не дрожать самым постыдным образом.
— Ну как хотите. А я, если вы не против, возьму ещё. Отличные бисквиты. Только не рассказывайте Питерсону, сколько я съел. Бедняге наверняка придётся мучиться несварением желудка, не хочу, чтоб он винил меня…
Брейтман спокойно отломил себе ещё кусок бисквита и принялся есть с выражением подлинного удовольствия на лице, иногда даже прикрывая глаза. Про Герти, казалось, он совершенно забыл. А может, это была изощрённая пытка, своего рода месть за те неприятные мгновения, когда Герти угрожал ему револьвером.
Как бы то ни было, Герти пришлось нарушить молчание первым.
— Что, чёрт подери, вы имели в виду, когда сказали, что острова не существует?
Брейтман бросил на него удивлённый взгляд, искусно делая вид, что эта мысль совершенно вылетела у него из головы.
— Как ни странно, именно это я и имел в виду. То место, которое вам известно как Новый Бангор, не существует в реальности.
— Ерунда, — вырвалось у Герти невольно.
Брейтман фыркнул в чашку.
— Ну, вам виднее, полковник…
— Не называйте меня полковником!
— Как вам будет угодно, мистер Уинтерблоссом.
— Я нахожусь на этом острове без малого сто дней!
— И, разумеется, за весь период времени ни разу не заметили ничего необычного.
Герти прикусил язык. Заметил. Ещё с первого дня. И замечал регулярно, так часто, что в какой-то момент попросту бросил обращать на это внимание. Какой-то защитный психологический механизм, должно быть, своего рода предохранительный клапан… Ревущие подземные поезда, охваченные демонической яростью. Удивительно совершенные автоматоны. Пугающие и чарующие одновременно рыбьи грёзы. Безумный профессор, отдавший душу Сатане и заключивший его в счислительную машину.
И Канцелярия.
Канцелярия была замком, венчающим утёс, вишней на верхушке дьявольского торта. Управляемая сонмом деловитых и острозубых крыс, она проросла своими корнями во всё, что её окружало, сделавшись душой этого безумного города, но душой пугающей и тёмной, вобравшей в себя что-то, разлитое вокруг острова, что-то, чего Герти отчаянно пытался не замечать с того самого дня, как неповоротливая «Мемфида» зашла в порт.