Выбрать главу

Того непродолжительного времени, что дверь была распахнута, Герти хватало на то, чтоб убедиться в очевидном: никаких ужасных тайн в номере семнадцатом не имелось. Обставленный с той же чопорной аскетичностью, что и номер Герти, номер семнадцатый был в той же мере безлик и скучен. Самый обычный дешёвый номер тихой провинциальной гостиницы.

Из всего багажа у мистера Иггиса имелся лишь чемодан. Весьма вместительный и явно лишь недавно купленный. Всё чаще Герти возвращался к мысли, что же этот чемодан мог в себе скрывать? Ни разу он не видел, чтоб чемодан покидал номер. А ведь, если поразмыслить, подобный чемодан мог скрывать в себе нечто существенное. К примеру, портативный аппарат Попова, без которого не обходился, если верить беллетристике, ни один шпион. Или же (сердце Герти начинало влажно и тревожно шевелиться в груди) расчленённые части убитой жены мистера Иггиса.

Но ни малейшей возможности пробраться в номер у Герти не имелось. Мистер Иггис сдерживал любой штурм с полнейшим безразличием, столь безграничным, что против него были бы бесполезны и двенадцатидюймовые морские орудия. У мистера Иггиса не оказывалось ни газеты, ни спичек, ни чего бы то ни было ещё. И уж конечно у него никогда не оказывалось желания пригласить соседа в свой номер.

Надо вызвать полицию, размышлял Герти. И сам же себя обрывал. Ему решительно нечего было заявить полиции. Объяснять какому-нибудь равнодушному толстому констеблю, что в семнадцатом номере «Полевого клевера» укрывается опасный и подозрительный тип, было бы совершенно бесполезно. Герти, морщась, даже представлял себе эту сцену, без всякого сомнения, достойную лишь сожаления.

Вы хотите заявить о преступлении, полковник Уизерс?.. Вы его видели? Не видели, но предполагаете, что оно могло произойти? Скажите, пожалуйста, на каком основании вы это предполагаете. Вы видели, чтоб мистер Иггис совершал что-то предосудительное? Быть может, вы видели у него оружие или замечали за ним приступы ярости? Какие-нибудь подозрительные звуки из номера? Нет?.. Простите, вы хотите обвинить человека лишь на основании того, что он не совершает ничего странного?..

Герти ничего не мог с собой поделать. Именно в отсутствии странностей была самая главная странность мистера Иггиса. Ужасный меланхолик? Может быть. Замкнутый и холодный темперамент? Допустим. Но ни один человек с чистой совестью не станет вселяться в гостиничный номер, как в монашескую келью, чтобы принять добровольную схиму, заточив себя в унылой меблированной комнате. Тем же самым чутьём, что позволяло Герти находить ошибки в квартальных отчётах и опечатки в докладных записках, твердило, зудя, как режущийся зуб: здесь что-то не чисто!

Между тем, собственные дела Герти шли хуже некуда. Всё, что можно было продать, уже оказалось продано, включая котелок и жилетную цепочку. Консьерж посматривал на Герти насторожённо: за номер вновь было не оплачено.

Без сомнения, он сам был в куда худшем положении, чем мистер Иггис. В любой момент констебли могли явиться по его собственную душу, за взысканием долга, а там уж всплывёт так много в высшей степени неприятных вопросов, что о невзрачном постояльце семнадцатого номера и думать забудут. Ох, какие это нехорошие будут вопросы… Отчего деловод из Лондона три недели живёт в Новом Бангоре под чужим именем? И нет ли у него привычки убивать в переулках людей, оставляя у них во рту свои визитные карточки? Быть может, это какая-то новая столичная мода?..

Герти холодел всякий раз, как думал о подобном развитии событий. И зияющая пустота в карманах подсказывала, что события эти изо дня в день делаются всё более и более вероятными. Ему нужны были деньги. Но взять их было решительно негде. Воровство Герти отказывался принимать за способ решения своих проблем. К тому же, если взглянуть правде в глаза, для этого нужен талант или какое-то соображение о методах. То, чего Герти был, безусловно, лишён. Ни один банк не выдаст ему ссуды. Бумаги в Канцелярии всё ещё оформляются и, похоже, будут оформляться вплоть до того момента, когда небесные ангелы подуют в трубы, начиная увертюру Страшного суда. У него нет здесь знакомых и приятелей, а значит, не у кого занять в долг.