– Ты кто?
Человек перевел задумчивый взгляд с размякшего фильтра сигареты «Космос» на меня и неожиданно внятно сказал:
– Сцепщик вагонов пятого разряда Шеленберг Ильгиз Иванович.
– Быть этого не может.
Ильгиз Иванович медленно поднял голову так, чтобы его правая щека полностью освободилась от фиолетовой лужи, и этой же щекой презрительно мне усмехнулся.
– Что же вы тут делаете, Шеленберг Ильгиз Иванович?
– Свистки слушаю.
– Какие свистки?
– Паровозные.
Я надоел Ильгизу Ивановичу, и он опять нежно опустил свою правую щеку в фиолетовую лужу, а я поднялся к электричке с еще свободными местами у окошек.
***
– Далеко ли путь держите?
Шуршащий плащ и мятая слегка, набекрень шляпа.
– Это вы мне?
– Вам, а может быть, и не вам, может быть, вообще.
Похоже, мы будем задушевно беседовать всю дорогу, и время долгого пути пролетит незаметно.
– До «Пионерской».
– Вот ведь, пионеров давно нет, а название осталось.
– Да, осталось.
– Вас как зовут?
– Костя.
Почему Костя? Хотя, Костя так Костя.
– Константин – хорошее имя, а я – Ярослав.
– Тоже неплохо.
– Вы спортом не увлекаетесь?
– Да как-то так.
– А я футбол люблю, за «Спартак» болею. Но ведь сейчас сами понимаете: все куплено.
– Понимаю.
– Причем мафия везде – спорт, политика, искусство. Кстати, вы как к современному искусству относитесь?
– Ну, в некотором смысле…
– А к сексу?
– Да…
– А не кажется вам, что мы уступаем во внешней политике?
– Кажется.
– Ответь мне, Костя, то есть не приходил тебе в голову вопрос: зачем мы живем? В чем смысл, так сказать?
Приехали. Неужели сейчас всех лечат амбулаторно.
– Что-то душно, пойду в тамбуре постою.
– Да, душновато.
В тамбуре я встал около несимпатичной женщины с волнующей фигуркой, держащей за ладошку мальчика лет пяти.
– Мам, а электричка электрическая?
– Электрическая.
– А где у нее электричество?
– Не знаю, сейчас выходим.
Электричка стала притормаживать, я переложил из правой руки в левую чемоданчик, готовясь к выходу.
– А не желаете ли показать документ, удостоверяющий вашу личность?!
Вышедший в тамбур Ярослав вдруг вцепился в мой свитер, мальчик от неожиданности проглотил леденец, который еще сосать и сосать, женщина взволнованно два раза пнула потертым носком кроссовки по железной двери.
– Конечно желаю, только давайте сначала выйдем из электрички.
– Ха-Ха! Значит так заговорил!
– Мам, а дяди плохие?
– Плохие.
– А какой из них хуже?
Я крепко сжал запястья хрипящего Ярослава так, чтобы он разжал свои рыболовные крючки, но сил моих не хватило (завтра же начну заниматься с гантелями), и мой свитер продолжал безобразно растягиваться в разные стороны. Динамик над моей головой прошипел, что электропоезд совершил остановку на станции «Пионерская», двери электрички раздвинулись, я отпустил запястья Ярослава, переместил вес тела на правую ногу, оттолкнулся, резко переместил вес на левую и отправил моего нового товарища в не совсем полезный для его здоровья нокаут.
Под указательные пальцы, направленные из окон электрички мне в висок, я вместе с двумя садоводами свернул к деревне Михайловке.
– А вы зря тогда не взяли семена у Авдотьи Романовны, я взял, и знаете, такие сладкие помидоры и большие – вот такие!
– Да ничего, у меня самого вот такие и тоже сладкие.
– Нет, у вас не такие, эти намного больше и поспевают гораздо…
– Да где гораздо-то?! У вас поспели, а у меня давно уже были!
Садоводы повернули направо, я налево.
Девочка лет двенадцати закинула ногу, чтобы забраться на большой громоздкий велосипед «Урал». Тощие, спичкообразные ноги, розовые трусы на вырост, возможен ежемесячный ужас в глазах, но вряд ли.
Девочка очень строго на меня посмотрела и сказала:
– Чего уставился?!
Я сказал:
– Извините.
***
Леня Коромыслов рубил дрова.
– Здорово!
– Здорово!
– Как дела?
– Ничего, а у тебя как?
– И у меня ничего.
Можно взять паузу, а можно спросить чего-нибудь, например, про дрова:
– Что, дрова рубишь?
– Рублю. Надо. А то уже…
– Я тут тебе чемоданчик привез от Георгия Григорьевича.
Леня бросил топор в полено, взял чемоданчик и ушел в дом. Старая всклоченная сука выползла из скособоченной конуры, я вспомнил далекое школьное слово «параллелепипед», сука коротко тявкнула, упала на правый бок, подставляя солнцу вытянувшиеся и почерневшие от бесконечного кормления сосцы.