Итак, в восемь утра лейтенант Коньков, кстати, участник черногорской войны, а ныне летчик-испытатель Георгиевского авиазавода, вылетел на очередное испытание новой фугасной авиабомбы. Однако над полигоном он не появился, а взял курс на Москву… Через час мой дом превратился в воронку. Через час пятнадцать, то есть когда об этом стало известно в Георгиевске, оперативный дежурный застрелился. Его помощник арестован и сейчас допрашивается. Результаты расследования будут сообщаться по мере их поступления.
На катере я быстро доплыл до места своего бывшего домовладения. Да, если новый дом строить на старом месте, то у него будут очень хорошие подвалы, подумал я, глядя на руины. Подбежавшие ко мне обе кошки громко, перебивая друг друга, начали жаловаться на весь этот бардак и беспредел. Взяв их с собой, я поехал в Кремль, где имелась Гошина резиденция – он уже успел дать мне разрешение на ее временное занятие. Двойник, кстати, даром времени не терял, а сразу после взрыва вышел к сбежавшимся зевакам и сообщил, что канцлер цел, враги промахнулись, и в ближайшее время он ими займется, а вы, уважаемые, лучше шли бы себе потихоньку по домам, тут сейчас совершенно не до вас.
Так что мне оставалось только ждать хоть каких-нибудь новых вестей из Георгиевска.
Во второй половине дня они появились, но яснее от этого не стало. Лейтенант-камикадзе политикой особо не интересовался, правда, какой-то его дальний родич еще до японской войны стал инвалидом, невзначай попав под взрыв эсеровской бомбы, так что в симпатиях ко всяким левакам заподозрить его было трудно. Характер всегда имел замкнутый, а за последний месяц, по мнению сослуживцев, это даже усилилось. Сирота.
Действия же аэродромного начальства, то есть оперативного дежурного, были ярким образцом бестолковости. Получив донесение о том, что в назначенное время «Кошка» не появилась над полигоном, он почему-то поднял в воздух не дежурную пару «Ишаков», а «Тузика» с наблюдателем. Полчаса этот самолетик – один! – утюжил воздух между аэродромом и полигоном, пока летнаб не заявил однозначно, что никакой катастрофы тут не было. Тем временем из Подольска сообщили, что над городом, направляясь в сторону Москвы, пролетела «Кошка» номер семьдесят три, и только тогда дежурный поднял на перехват «Ишаков». Но при всем своем преимуществе в скорости догнать беглый бомбер они никак не могли… А оперативный все тянул и тянул с докладом наверх, и решился на это только примерно тогда, когда «Кошка» уже завершила свое последнее пике. В общем, почему он застрелился, особых вопросов не вызывало. Но что-то мне показалось в представленной картине неполным…
Сирота. А жил он где, кто его растил и воспитывал? Не из-под забора же он попал в авиацию! Будем надеяться, что в следующем докладе это прояснится – заглянуть в личное дело нетрудно.
К обеду следующего дня в Кремль явилась Татьяна с докладом. Некоторое время она с любопытством оглядывалась, ибо и в Кремле вообще, и во дворце в частности была впервые в жизни, но быстро перешла к делу.
– В общих чертах дело можно считать раскрытым, – сообщила она. – Правда, тут есть интересные частности, с которыми придется повозиться. Надеюсь, что это вы поручите именно мне.
– И долго еще интриговать меня будете? В конце концов, мне тоже интересно, кто заварил всю эту кашу. Неужели Пакс до наших пилотов дотянулся?
– Вот это и есть те самые тонкости, в которых надо покопаться, но не они являются основной причиной. Шеф, мне даже как-то неудобно… Однако похоже, что главная причина – вы сами. Ваша статейка в «Ведомостях» – помните? Да, та самая, про комиссаров. – Видя, что я по-прежнему далек от полного понимания сути проблемы, Татьяна продолжила: – Давайте я все по порядку изложу. Итак, родители Конькова умерли от тифа, когда ему было четыре года. Мальчика взял в семью двоюродный брат его отца. А в начале июня вы послали в Москву очередного своего комиссара, разобраться, почему полиция ничего не может или не хочет сделать с Хитровкой. Этот комиссар энергично взялся за дело, но девятнадцатого июля с ним случилось досадное происшествие – под колеса его автомобиля попал человек, вам про это наверняка докладывали.
Помню, подумал я, было такое. Комиссар сбил какого-то рабочего, у пострадавшего несерьезные травмы, его тут же доставили в больницу, а к вечеру урегулировали вопрос с компенсаций. Более того, я вспомнил, что в той аварии явно был виноват мой комиссар, потому как пострадавший находился на одном из имеющихся в Москве семи пешеходных переходов. Однако групп разбора ДТП в Москве еще не было, они пока имелись только в Георгиевске и в Питере. В принципе надо было, конечно, поглубже поинтересоваться подробностями, но ведь дело происходило через день после тунгусского бабаха!