Что касается ситуации в немецких княжествах, он все более и более убеждался в бесперспективности и шаткости их государственности. Короли и князья, фюрсты и курфюрсты, на словах изъявляя почтительное отношение к той, кто является «первейшей сего века Особой», наделе исходили из соображений практического свойства. Тайные замыслы, уловки и ложь обертывались всевозможными обещаниями, клятвенными заверениями в преданности России и ее императрице.
Дипломатия Екатерины II в германском вопросе, проводить которую поручалось Румянцеву, выглядит не столь безупречно, как впоследствии в благожелательном духе писали исследователи эпохи Е.С. Шумигорский, Н.К. Шильдер, А.С. Трачевский и др. На самом деле это была политика «с двойным дном», далекая от объективности. Роль России как гаранта стабильности или арбитра в германских землях весьма сомнительна. Румянцеву предписывалось в спорных ситуациях быть на стороне Австрии, что требовало от него не столько дипломатического искусства, сколько прямого давления на тех князей, кто не желал прислушиваться к мнению из Петербурга. От этого его дипломатические усилия выглядели в ряде случаев двусмысленно. Но свою миссию посланник Румянцев выполнил: Россия получила авторитет и влияние, сохранив позиции «гаранта» и принцип «свободных рук». Главное, что следует отметить, — несмотря на рискованные политические маневры сторон, поддерживался шаткий, но мир. Крупной континентальной войны не произошло, а ее начиная с 1780-х годов прогнозировали многие европейские политики.
Известно, что служение дипломатов сопряжено с долгой и порой бесполезной рутинной работой, смысл и значение которой сметает череда непредвиденных событий. Дипломат Румянцев за годы службы за границей извлек для себя и для Отечества гораздо больше пользы, изучая практический опыт хозяйствования, способы решения прикладных инженерно-технических задач, в чем европейцы существенно опережали Россию. Он внимательно следил за новациями и открытиями, достижениями в профессиях, изучал методы организации и управления. Ему поручалось находить и отправлять в Россию нужных специалистов, определять дворянских недорослей на учебу, опекать высокопоставленных земляков, не владевших языком, часто приезжавших за границу только ради проведения времени.
Гидрологи, гидростроители, архитекторы, литейщики, оружейники, специалисты в области солеварения, овцеводства, ученые, учителя и волонтеры, готовые служить в армии императрицы, многочисленные эмигранты, искавшие убежища в России, — все, так или иначе, имели дело с посланником Румянцевым. Помимо всего, он оставался преданным своему увлечению, своей страсти. Слыл книжником, собирал первоисточники, редкие издания. Стремился к знаниям и утолял потребность в их получении при первой же возможности. Устанавливал связи с людьми, стоявшими в стороне от политики и дипломатии, — учеными, библиофилами, писателями и поэтами. Был в курсе просветительских идей, течений, общественных настроений. Результаты своей миссии в немецких княжествах Румянцев подытожил, составив аналитическую записку «Картина франкфуртской миссии». Этот любопытный документ, — своеобразная инструкция. В ней обзор опыта, наблюдений традиций и политических тенденций, свойственных местной среде. Сведения эти, по мнению посланника, были бы полезны и для истории, и тем, кто придет ему на смену{23}.
Теперь нет необходимости детально реконструировать обстановку, коллизии, в разрешение которых был вовлечен дипломат Румянцев. Их роль, как и место в истории, оказалась в конечном счете не столь значительной. Депеши, которые отправлялись Румянцевым, внимательно прочитывались императрицей Екатериной. Ему лично она направляла подробные указания, определяющие линию его поведения.
Особый след в судьбе оставило путешествие великокняжеской четы в 1781 — 1782 годах по Европе, продлившееся 14 месяцев. Павел Петрович и Мария Федоровна под псевдонимами графа и графини Северных объехали многие города и страны. Сопровождал молодую чету посланник при немецких княжествах Николай Петрович Румянцев[4]. Посещение королевских семейств, осмотр владений, оказываемый гостям царственный прием создавали праздничную, незабываемую атмосферу. Всё, что встречалось на пути и привлекало внимание, — стиль жизни, традиции, организация быта, архитектура, ремесла, — вызывало интерес, питало идеями, желанием перенести их на русскую почву… Опыт жизни российского посланника за границей оказался немало полезен. Путешествие проходило гладко, но ненужных осложнений не удалось избежать. Виной тому был цесаревич, допускавший неуместную несдержанность, которая впоследствии ему серьезно навредила. В атмосфере длительных застолий, разогреваемых южным солнцем и вином, он позволял себе высказывания, острие которых направлялось против матери, Екатерины II. В одном из разговоров о российских реальностях Павел в запальчивости воскликнул: «Законы в России?! В стране, где та, которая царствует, остается на троне лишь потому, что попирает их все!»{24} Было и другое. Он жаловался на дерзость фаворитов, на стеснения и преследования, которым подвергался. Таким образом, конфликт сына-наследника с матерью-императрицей получил европейскую огласку.
Посланник Румянцев принимал участие в решении весьма важной династической проблемы — поиске невесты для наследника престола Александра Павловича. Во времена Екатерины II выбор пары для великокняжеского потомства приобрел для государства программный характер. Подбор требуемой кандидатуры за пределами национальных границ стал традицией. Этому научил горький опыт предшествующих царствований. Когда приходило время наследнику престола вступать в брак, соперничество в кланах российской знати вносило в государственную жизнь серьезные, порой непредсказуемые перекосы. Преимущества, приобретаемые одними, и притеснение других неизменно становились причиной непримиримых конфликтов, куда втягивались многочисленные сторонники. Трагические события вокруг наследника Петра Алексеевича, не менее драматичная обстановка вокруг престолонаследия после его смерти окончательно склонили чашу весов в пользу невест и женихов иностранного происхождения. Правда, и на этом пути не всегда всё складывалось гладко, возникало немало непредвиденных обстоятельств. Даже в редких случаях, когда вопреки династическим расчетам возникало подлинное взаимное чувство, сохранить его, а тем более пронести сквозь годы удавалось не каждому из властителей.
С целью недопущения ошибки в выборе невесты для любимого внука Екатерина II решила запросить ко двору сразу двух юных принцесс Баденских — Луизу и Фредерику. Заочно выбор был сделан в пользу старшей, однако Екатерина просила Румянцева получить согласие на приезд обеих сестер. О том, как ей это представлялось и что для этого требуется, Екатерина II доверительно пишет 4 июня 1792 года своему посланнику, на долю которого выпала ключевая роль в проведении переговоров и обеспечении переезда кандидаток к российскому двору
«Господин граф Румянцев!
С последним курьером я получила письмо Ваше из Кобленца от 1-го мая, касательно Ваших поездок в Карлсруэ. С удовольствием усмотрела я, что, согласно с последними моими приказаниями, Вы приняли меры, какие нашли нужными для того, чтобы дать ход делу, которое близко моему сердцу; что приказания сии дошли до нас вовремя и что мы могли по этому устранить всякий иной способ действия, который послужил бы помехою моим намерениям.
Сообщаемые Вами подробности, относящиеся до двух баденских княжон Луизы и Фридерики, необыкновенно как занимательны и вполне удовлетворительны. Вы не сказали лишнего наследственной княгине баденской от моего имени. Я всегда особенно любила ее и знаю, что она постоянно оказывала приверженность к России и ко мне. Я восхищена ее готовностью помогать Вам и уладить затруднения, относительно перемены религии. Жду с нетерпением обещаемых Вами портретов двоих княжон. Вы предугадали, что найдено будет неловким самой наследственной княгине покинуть супруга и везти мне дочерей своих, но это затруднение не важно, и ему легко пособить. Правда, я лишаюсь удовольствия еще раз увидеть любимую и уважаемую мной наследственную княгиню, но положение ее для меня вполне понятно, и я разделяю ее доводы. В лишении моем я некоторым образом вознаграждена тем доверием, которое она мне оказывает, отдавая мне двух своих дочерей. И так я нахожу приличным не замедлять дела с Вашей стороны и, хотя, конечно, судя по возрасту княжон, можно бы отложить их прибытие в Россию еще на год или года на два, но мне кажется, что если они прибудут теперь же, то самый этот возраст скорее поможет им привыкнуть к той стране, в которой одной из них суждено остаться навсегда. (Судьба сестры ее будет устроена и не в ущерб ее происхождению.) На основании этих доводов я решилась предписать Вам, чтобы Вы просили у наследственной княгини баденской дочерей ее, княжон Луизу и Фридерику, елико возможно скорее. Скажите ей, что я охотно берусь довершить их воспитание и устроить их обеих. Внук мой Александр выберет ту, которая ему больше понравится, сестру ее, когда придет время, я устрою. Чтобы упростить дело, на днях отправится отсюда вдовствующая графиня Шувалова, под предлогом поездки на ахенские воды; ее сопровождает старинный друг дома, тайный советник Стрекалов. Если наследственная княгиня согласна ее собственному предписанию, ее муж и свекровь согласны будут отпустить ко мне молодых княжон, то Вы с вышеупомянутой графинею и с тайным советником Стрекаловым договоритесь, где будет приличней принять молодых княжон. Графиня Шувалова путешествует под собственным именем, а княжон сохранять инкогнито до пределов России. По прибытии в Петербург обе княжны поселятся в моем дворце, в котором одна из них, как надеюсь, будет жить всегда, а другая выйдет из этого дворца для приличного замужества. Остается прибавить, что все содержание их будет на мой счет; это само собою разумеется, и Вы в этом не сомневайтесь. Лучше подождать, когда закончится коронация императора и Франкфурт поуспокоится. Это нужно для того, чтобы не произошло лишней огласки в путешествии княжон. И дорога будет гораздо спокойнее для ф. Шуваловой и ее семейства при соблюдении тайны.
4
Именно после этой поездки по Европе цесаревича и его супруги меж ду Николаем Румянцевым и Марией Федоровной завязалась активная переписка.