— Он же сказал…
— Не верю, быть не может! Она бы мне сказала! Мне бы она точно сказала! Да и что скрывать, зачем? От меня, самой близкой подруги?
— Есть такие вещи, которые и от себя порой хранишь в тайне. Я тоже очень долго забывал, что там было, Маруся, — вздохнул Гарик, сложил руки на стол и уставился на пустую бутылку коньяка: еще бы пару замахнуть.
Павел долго молчал, а потом спросил:
— Встряска, говорите, нужна?..
— Нужна. Причем на уровне шокотерапии, чтоб все негативные мысли из головы вылетели!
— Шокотерапия?
— Старик, если ты, правда, не ошибся, и меня чутье не подвело, то Бэлле такую встряску надо устроить, что и нам с тобой. Птицу стреляную криком не испугать, — заметил Полонский.
— Знаю, Олесю и раньше было трудно испугать.
— А сейчас тем более — горизонтально ей на все. Она смерть торопит, а зачем? Похоже тебе ответ только и известен.
Павел потер подбородок в раздумьях и кивнул, а потом нехотя рассказал, что произошло шестнадцать лет назад.
Тогда же, посовещавшись, они все вместе и решили, как разбудить Фею.
— Сможешь? — с сомнением спросил друг.
— Я больше ее не потеряю, — только и ответил Павел, и у Гарика отпали все вопросы и сомнения. Он лишь поежился:
— А я б, наверное, не смог. Размяк.
— Смог бы. Если б любил.
— Ты б сначала проверил, старичок, чтоб действительно путаницы не получилось.
— Проверю. Труда не составит. Хотя у меня сомнений нет.
И проверил. На сбор информации и уточнение ушло две недели. Чендряков собирал ее в Санкт-Петербурге, Павел пристально следил за Изабеллой-Олесей здесь. У него не было сомнений, что это она, но он не приближался, не спешил объявить о своем возрождении, пребывая в некотором смущении из-за многих аспектов дела. Павел порой злился на свою любимую, порой сомневался, что она вообще помнит о нем. Да и нужен ли ей человек из далекого прошлого? Сколько любимых было у каждого из живущих, но каждый ли из них помнил о них? Шестнадцать лет — большой срок, слишком тяжелое испытание на прочность чувств. Порой и меньший срок стирает память о лучших днях, самой крепкой привязанности.
Павел решил начать все сначала. Устроить Олесе встряску, а заодно узнать, помнит ли она его, а там, по ходу дела, и решить, открываться или нет. Он хотел, чтоб она жила, а не ломать ей жизнь. Помнит, нужен — откроется, останется. Нет — отойдет, как это ни тяжело, ни больно, и будет следить за ней со стороны, не проявляясь и не навязываясь.
Конечно, ему хотелось верить, что Олеся не забыла его, что любит до сих пор, но пройденный путь, опыт не давали увязнуть в иллюзиях, заставляя реально смотреть на происходящее.
Тринадцатого он подвел итог и зарезервировал номер в закрытом реабилитационном центре для прошедших «горячие точки» на себя и свою жену, получил отпуск и переговорил с психологом, который и посоветовал вернуть психику женщины в исходную точку — в привычное состояние стресса. И уже из этого состояния выводить ее пошагово, под контролем.
Четырнадцатого план был составлен и выверен.
Пятнадцатого Павел произвел выстрел. Именно это было для него самым тяжелым, потому что пуля была настоящая и целился он не в манекен…
ГЛАВА 8
Высокие стены, железные ворота, пропускной пункт. Мне показалось, что поверху бетонных плит не хватает колючей проволоки. Хотя сбежать отсюда будет трудно — тайга, глушь, зима.
Павел показал удостоверение крепкому пареньку в форме. Тот кивнул, и второй охранник открыл ворота.
— Это тюрьма? Психлечебница? — спросила я.
— Пансионат, — бросил мужчина, въезжая за ворота. — Предупреждаю сразу: видимая охрана — лишь десятая часть невидимой.
Что ж, спасибо за информацию.
Я внимательно осмотрелась: сквозь стволы елей и кедров можно увидеть берег заснеженного озера, деревянные домики шикарной архитектуры. Но мы въехали в подземный гараж высокого здания, похожего на гостиницу.
Мужчина поставил машину и повел меня к лифту.
— Красиво, — оценила я узкий диванчик в лифте и картину Рериха над ним.
Что-то дзынькнуло, и двери открылись. Ничего себе сервис!
Мы оказались в просторном холле. Налево, направо — коридоры, прямо — стеклянные двери главного входа, ковровые дорожки, уютные кресла, столики с газетами и напитками, стойка портье, но за ней стояла женщина в медицинской форме — белом халате с зелеными вставками и в зеленой шапочке. Очень представительная мадам, оценила я: гладко зачесанные светлые волосы, скромные сережки в ушах, легкий макияж, бесцветный лак на коротких ноготках, ухоженные руки без колец; гордая осанка, милая улыбка. У входа — дуб-охранник. Именно дуб — здоровый, высоченный, с сонно-равнодушной физиономией, взглядом серых глаз.
Павел положил на стойку перед женщиной удостоверение.
Та чуть не присела в реверансе:
— Здравствуйте, рады вас видеть, — пощелкала кнопки, выискивая что-то в компьютере, и подала ключ. — Ваш номер — двести семнадцатый. Как насчет ужина?
— В номер.
Мужчина сгреб ключ и удостоверение и подтолкнул меня обратно к лифту.
— А если я сейчас закричу «похитили», что будет? — тихо спросила я его.
— Ничего. Персонал пансионата слышал и не такое.
Интересно…
— Очень специфическое заведение закрытого типа?
— Очень.
— Психи, неврастеники, буйные?
— Смотря, что ты вкладываешь в это понятие. — Павел вывел меня из лифта на этаж.
— А ты что вкладываешь? — Я огляделась: уют, тишина, изысканный интерьер.
— Тебе бы здесь понравилось. Шестнадцать лет назад.
— То есть?
— А ты вспомни себя после Афгана — поймешь. — Павел мельком взглянул на меня и открыл дверь с номером «217».
— Я не была в Афганистане, — процедила, нехотя проходя в номер.
— Изабелла Томас была в Афганистане, работала телефонисткой в бригаде полковника Шаталина. Получила ранение, комиссована. Вернулась домой в конце октября восемьдесят восьмого года. Я проверял.
— Значит, я не та Изабелла Томас.
— Давай не будем спорить, — поморщился мужчина, скидывая куртку. — Располагайся. Это твое место обитания на ближайший месяц.
— У меня работа. Я и так твоими молитвами пропустила два дня.
— Маруся тебя уволит.
— Маруся?.. — Понятно. Я плюхнулась в кресло, несколько раздраженная происходящим, уставилась на телефонную трубку, стоящую на столе. — Вы уже и это за меня решаете? Я вам не мешаю?
— Душ принять не хочешь? — спросил в ответ Павел.
— Полотенца нет.
— Здесь все есть. Полотенца, халаты, белье. Все: от зубной пасты до расчески. Но если что-то надо — скажи, будет. Телефон внутренний.
— Предупредил?
— Не злись, — навис надо мной, заглядывая в глаза.
Черт! В этом-то и соль — я не могла разозлиться на него по-настоящему и сама не понимала — почему. Ведь поводов хоть отбавляй: не только разозлиться — убить за все свершенное. А мне даже нравится этот мистер X и даже очень, если уж быть честной. А еще я, пожалуй, благодарна ему за возвращение к жизни, как это ни возмутительно звучит.
Наверное, я повредилась рассудком. Да, давно и бесповоротно, как любой, для которого стресс — норма, а норма — стресс.
Я вздохнула:
— Уговорил, пора в ванную, — может, после извилины на место встанут? Кстати, как это чудное место называется?
— Реабилитационный центр ФСБ.
— А почему здесь, а не на Канарах?
— Экологически чистое место, тишина, покой, безлюдность. Персонал — невидимки. Хвойный лес. Полезно для психики, восстановления нервов.
— Неясно, какое имеет отношение Маруся к данному заведению вообще и ФСБ в частности? — спросила, делая обход помещения. Три комнаты. Спальня с широкой кроватью, кондиционером, платяным шкафом, комодом, милыми шторками на окнах, светильниками, зеркалом.