— Какие будут вопросы? — спросил у публики Василий Сергеевич.
Сначала публика задвигалась, зашевелилась. Потом как-то сразу и затихла. Вопросов не было. Только один престарелый колхозник проскрипел:
— «Бог-дед» — нету такого. Бог-сын есть. А бог-дед не бывает.
— Ну что ж, задавайте вопросы, товарищи! — обратился еще раз Боев.
И вот из глубины зала зазвучал голос мальчика:
— Почему Меркурий обращен к Солнцу всегда одной стороной?
Стало еще тише. Карп Степаныч молча поднял глаза в потолок, будто обращаясь к небу. Он вспоминал. Потом переспросил:
— Меркурий?
— Да, Мелкурий, — подтвердил Пал Палыч Рюхин. — Почему так? Давай, давай, Васька! — обратился он туда, откуда был задан вопрос.
— Видите ли, дорогие и многоуважаемые товарищи! Меркурий, конечно, планета. Так? Планета. А раз она, планета, вращается, то, значит, вращается она с одной стороны, а с другой стороны… нельзя так думать, что она… не вращается. Отсюда вывод: даже астрономы не могут сказать «почему», а я не астроном.
— А кто же? — спросил голос.
— Кандидат сельскохозяйственных наук.
— А это что — кандидат?
— Степень такая есть, ученая, — ответил Карлюк.
— А-а! — протянуло сразу несколько голосов.
— Одним словом, по сельскому хозяйству?
— Да.
— А чего же это вам, дорогой товарищ кандидат, пришлось по звездам-то читать? Вы бы и говорили по сельскому хозяйству. Оно нам сподручнее понимать.
Это сказал тот самый кладовщик, Кузин Иван Григорьевич. Здесь он был без очков, потому что видел хорошо. Вообще говоря, Иван Григорьевич — личность в колхозе приметная. Лет ему под семьдесят. Бородку носит клинышком, ходит в помятой шляпе. С первых дней организации колхоза и до настоящих дней он с удовольствием разъясняет колхозникам новости из газет и журналов. В бога он совсем не верит, ни капельки. А самое главное, до почтенной старости спокоен и… маленько хитроват. Это он переключил лектора на сельскохозяйственную тематику в надежде на то, что удастся его «прощупать». Так и звучала в его словах нотка: «А ну-ка, что ты за птица?» И он после паузы добавил:
— По-моему, надо бы вопросы и по сельскому хозяйству и про бога. Увязать надо.
Кто его знает, что скрывалось под этим предложением! У Ивана Григорьевича никогда не угадаешь.
— Увязать! — поддержала его публика единодушно.
— Пожалуйста! — согласился Карлюк, уже изрядно взмокший от первых вопросов.
— Не-ет, — возразил Пал Палыч всем сразу. — Сперва надо выяснить про Мелкурию. Почему она так? Мало ли что она планида! А почему одной стороной? И мне желательно знать. Может, он, бог-то, на той стороне, товарищ депутат.
— Не депутат, а кандидат наук, — поправил его Иван Григорьевич Кузин.
— Ну и что ж из этого? — возражал все-таки Пал Палыч. — А про Мелкурию выяснить надо все равно. Мы только первый год получили по два кило хлеба. Теперь и про Мелкурию интерес есть узнать. Выяснить обязательно.
— Наукой не установлено, — сказал Карп Степаныч, чтобы отвязаться от назойливого водовоза.
Почему — неизвестно, но легкие смешки запорхали в зале из угла в угол. Зал загудел.
— Тише, тише, товарищи! — остановил Василий Сергеевич Боев. — Не волнуйтесь! Выясним. Для ответа имеет слово ученик девятого класса Костров Виталий. Давай, Виталий!
— А я тут при чем? — смущенно спросил юноша из третьего ряда.
— Ну, не скромничай. Выручай, — уговаривал Боев и улыбался.
Виталий вышел. Стал около стены. Заложил руки назад и ломающимся баском объяснил коротко:
— Меркурий делает оборот вокруг своей оси за восемьдесят восемь суток. За такое же время он вращается и вокруг Солнца. Поэтому Солнце освещает всегда только одну сторону. — Виталий решил, что это не очень понятно. Он взял у ближайшего мальчика (из тех, что торчали всегда около сцены) кепку за пуговку и, обведя ее вокруг лампочки, показал, как при вращении Меркурия освещена одна сторона. — Вот! — заключил он.
— Ясно? — спросил у публики Василий Сергеевич.
— Ясно! — откликнулся дружный хор голосов.
— Так. Переходим к следующим вопросам. Кто имеет слово?
— А ну-ка, дай мне слово, Василий Сергеевич, — попросил Иван Григорьевич Кузин.
Почему-то все переглянулись, и многие улыбнулись. Все знали спокойствие и хитрецу кладовщика.
— Что ж, товарищи, у меня вопрос простой, — начал Иван Григорьевич. — Раз вы специалист по сельскому хозяйству, то и вопрос мой будет насчет сельского хозяйства. Он и к богу касается, поскольку, как говорит легенда, бог создавал все самолично. Ну-с… Возьмем, товарищи, обыкновенную овцу. Можно?
— Пожалуйста! — сказал в изнеможении Карп Степаныч.
— Ну-с… У моей старой овцы в верхней челюсти остались только два резца. А сколько у нее бывает резцов в верхней челюсти — не знаю. — Иван Григорьевич сел, захватив клин бородки в горсть, и стал ждать ответа.
С Карпа Степаныча повалил пот ручьями. Он то улыбался, то становился серьезным, выражение его лица менялось ежесекундно. Все увидели замешательство кандидата, и все ждали: что-то он скажет на вопрос Кузина?
И Карп Степаныч пошел напролом, наугад, догадавшись, что хуже того, что было, уже не может быть.
— Шесть или восемь — не помню, но обязательно четное число.
Громкий хохот встряхнул здание клуба так, что задребезжало стекло за сценой. Карп Степаныч сел. Платок, которым он вытирал лицо, стал совсем мокрым, поэтому наш кандидат вытирался просто рукавом. Было очень похоже, что он уже ровным счетом ничего не соображал. А зал хохотал.
Почем было знать Карпу Степанычу, что у овцы в верхней челюсти не бывает резцов совсем, от рождения! Конечно, тут и не особенно сложно, если знать. Но вся беда-то в том, что он этого не знал. Да и не мог знать. Он ведь окончил в институте полеводческое отделение. Это вполне понятно — у нас готовят агрономов очень узкой специальности. Поясним более точно. Бывает агроном-полевод — он не знает ничего о животноводстве. Бывает зоотехник — этот мало соображает по полеводству. Бывает просто садовод или просто овощевод — эти еще «уже». И так далее. Вполне возможно, будут специалисты такого профиля: гусятник (только по гусиному вопросу), овчатник, курятник, а в овощеводстве — чесночник, огуречник, тыквенник и тому подобное. Ведь случается порой — соберутся такие специалисты в колхозную бригаду и ну требовать, ну трясти душу бригадира. И главное, требуют, чтобы бригадир комплексной бригады знал все: и полеводство, и животноводство, и садоводство, и овощеводство — все, все!..
Но смеялись тогда здорово. Конечно, такого беспорядка Василий Сергеевич Боев допустить не мог. Хотя и смеялся сам. Он позвонил карандашом о графин и остановил всех такими словами:
— Товарищи! Где вы находитесь? Вы находитесь в клубе. Надо культурно. Так нельзя.
И все успокоились. Тогда Пал Палыч спросил:
— Значит, ты, товарищ, — кандидат?
— Да, — жалобно ответил Карп Степаныч.
— Раз ты, товарищ, не в курсе, то так и должон сказать: я, мол, пока не агроном, а только кандидат, — поучал уже его Пал Палыч.
— Кандидат — это больше, — пробовал возразить Карп Степаныч.
Куда там! Разве Пал Палычу возразишь? Он тут же пояснил:
— Мало ли что больше. Ну, хуже, значит. У нас вот есть настоящий агроном — теперь он председателем колхоза, Филипп Иванович Егоров. Так того сразу видать — агроном, а не какой-нибудь там кандидат.
Карп Степаныч привстал. Потом присел. Потом еще раз привстал, а сесть уже не смог. Он только и спросил тихо, убитым голосом, выдавленным из пересохшего горла:
— Егоров? У вас? Председателем?
— Да. Егоров, — ответил Василий Сергеевич.
Карп Степаныч пошел со сцены. Он быстро зашагал к выходу, ни на кого не глядя. Зал молчал. Карп Степаныч мысленно повторял про себя одно только слово: «Восстановили! Восстановили!»
Он немедленно потребовал в письменном виде, чтобы его отвезли на станцию.