Но машину подали только ранним утром. А когда автомобиль отъезжал от квартиры, двое бежали за ним, махали руками и какими-то круглыми предметами. Встречные колхозники, идущие на работу, делали шоферу знаки, показывая назад. Он остановился и увидел: позади бежали старик, Кузин Иван Григорьевич, и мальчик. Они кричали:
— Макитры-ы! Макитры-ы! Макитры забыли-и!
Как только Карп Степаныч услышал эти крики, он приказал:
— Немедленно вперед!
И остались макитры колхозу на память.
Теперь Иван Григорьевич показывает их приезжим в говорит:
— От кандидата остались. Макитры-то научные!
Иногда приезжий спросит:
— Ну, как он из себя-то, кандидат-то?
Иван Григорьевич отвечает коротко:
— Представительный!.. — И махнет рукой: дескать, не нашего ума дело обсуждать человека ученой степени.
Так-то вот и окунулся Карп Степаныч в гущу жизни, Не жизнь, а одно переживание.
В район он не заезжал, а прямо на станцию.
Точно не знаем, но в Общество по распространению знаний Карпа Степаныча, кажется, не приняли. Не сумели и там оценить человека.
Глава восемнадцатая
ПОТРЯСЕНИЕ МОЗГОВ
Не будем заниматься описанием того, как Карлюк о супругой ехали домой, как они доехали, как переживали. Важно одно: земля закачалась под ногами Карпа Степаныча. Пока он сидел в вагоне, или в автомобиле, или в гостинице — то есть на чужом месте, — качания земли под ногами не было заметно. Но как только он начинал ходить, земля начинала качаться под его же собственными ногами. Это было очень странно для Карпа Степаныча. Он даже иногда останавливался, некоторое время стоял неподвижно с таким же философским выражением лица, с каким дети сидят на горшочке, а потом спрашивал у жены:
— Иза! Под тобой качается?
— Не-ет, — с удивлением отвечала та.
— А подо мной качается. Отчего бы это стало?
— Устал ты, Отдыхать надо. И волнения…
Изида Ерофеевна еще в пути начала замечать, что с Карпом Степанычем творится неладное. А дома это стало еще отчетливее заметно — на Карпа Степаныча напала сонная болезнь. Спит, спит он, встанет — поест. Поест и снова засыпает. Кажется, если бы его не будить, то он во сне и ел бы. Редкое явление! Но медики утверждают: бывает. А старые люди говорят, что такие сонливые иной раз даже и изрекают что-то.
В таком состоянии он пробыл несколько дней. А потом, наоборот, спал мало, не более восьми часов в сутки, то есть только ночью. Днем же ему, оказалось, делать нечего. И он стал поэтому думать. И чем больше он рассуждал, тем сильнее земля качалась под ним и тем все более странные мысли он начал высказывать. Мысли чаще всего выходили в виде вопросов к супруге и выяснялись в итоге двухсторонней беседы. Иной раз он спросит:
— Иза! А как ты думаешь о происхождении слова «сметана»?
Видно, он долго думал над этим вопросом, но не решил.
— Сметана? А кто ж ее знает… — отвечала супруга.
— Вот видишь, какие у нас ограниченные знания.
— А на что мне знать? Сметану просто можно купить на базаре и без всякого происхождения.
— Так-то оно так, но знать надо. Все это наука и… жизнь.
— Да брось ты думать, — просила Изида Ерофеевна, замечая все более ненормальное поведение мужа. — Пожил бы в покое месячишко.
Карп Степаныч вздыхал и говорил:
— Мысли не остановишь. Человек в них не волен.
Проходило некоторое время, и Карп Степаныч снова обращался к супруге:
— Плохо ты сказала Егорову… Тогда-то… Помнишь?
— Это о броне, что ли?
— То-то вот и оно. — И снова вздыхал. Снова мучительно думал, сидя неподвижно и смотря в одну точку. Потом задавал вопросы снова: — А может быть, я бесполезно и старался с этими диссертациями-то?
— Да плюнь ты на все! Отдохни…
А Карп Степаныч все вздыхал и вздыхал. Вздыхал все печальнее и печальнее.
Изида Ерофеевна смотрела на мужа удивленно и думала: «Никогда с ним этого не было. Что-то неладное у него с мозгами».
За завтраком, во время еды, он вдруг переставал жевать и спрашивал с набитым ртом:
— А может быть, мне бросить всю эту науку и…
— И заняться каким-нибудь делом, — пыталась завершить мысль супруга.
— Так-то оно так, но… — И Карп Степаныч что-то не договаривал, замолкая и вновь жуя.
После еды сидел, молчал и думал о своем положении. И чем больше думал, тем все более ненормальные возникали вопросы. Однажды он спросил:
— Иза! А как ты думаешь: почему меня не назначили председателем колхоза?
— Не знаю, милый, не знаю.
— Вот и я не знаю. Хорошо это или плохо — что не назначили?
— Не знаю, Карик, не знаю.
Раньше Карп Степаныч не раздумывал над тем, что хорошо и что плохо: впереди была ясная цель — диссертация, а все остальное расценивалось с точки зрения пригодности или непригодности для этой цели. Теперь, оказалось, цель потеряна. И появились ненормальные для него мысли.
Он как-то проснулся среди ночи, сел на кровати, потрогал Изиду Ерофеевну и спросил;
— Ты тут?
— Тут.
— Разбудил я тебя?
— Разбудил, — спросонья отвечала жена. — А что?
— Возник вопрос: в партию меня могут принять? Или не могут?
— Вряд ли… Не знаю, Карик.
— Может, подать заявление? А? Раскаяться во всем… признать ошибки… И сказать, что меня надо послать не в науку, а… Куда бы это меня послать?
Супруга не отвечала, так как тоже не знала, куда его надо послать. Она просто засыпала. В мучительном раздумье засыпал и Карп Степаныч.
Так прошло недели две. Карп Степаныч совсем замолчал. Никуда не выходил. Он забился, как осенняя муха в щель, и даже не пытался смотреть на мир божий.
Однажды пришел неунывающий Святохин, Он решил навестить товарища и утешить. Пришел, позвонил, стоя у двери, на лестнице. В это время Изиды Ерофеевны дома не было (ушла на базар), поэтому Карп Степаныч сам лично вышел в прихожую и спросил через дверь:
— Кто?
— Будьте любезны открыть, Святохин. Святохин я.
— Вам кого?
— Да вас же, вас! Карпа Степаныча Карлюка!
— Его нет дома, — четко ответил Карп Степаныч и решительно отошел от двери. На повторные звонки он не вышел.
Святохин встретил Чернохарова, покрутил пальцем около лба и сказал:
— Карлюк-то того… Не выдержал.
— Да ну? — забеспокоился. Чернохаров. — Надо сходить к нему.
А Карп Степаныч все думал, и думал, и думал. И молчал. Только один раз он спросил у Изиды Ерофеевны, перед тем как задремать в кресле:
— Я человек или не человек?
— Что с тобой? — И жена заплакала. Карп Степаныч неожиданно закричал на всю квартиру:
— Ты отвечать будешь или не будешь?!
— Конечно, человек. Настоящий человек. Все как у человека, — сказала Изида Ерофеевна и подумала: «Врача!»
Ее ответ немного успокоил горячую работу мозга ученого мужа, и Карп Степаныч задремал.
Изида Ерофеевна отправилась за врачом.
Так, стараясь понять свое положение, Карлюк сошел с ума. В отдаленных тайниках мозга — где-то в самой- самой глубине! — попытался было проснуться человек. И Карп Степаныч сошел с ума — не выдержал.
В том, что он попал в сумасшедший дом, ничего страшного не было: он не был там буйным. Вел себя тихо и прилично. Только иногда он становился на четвереньки, изображая, видимо, лошадь, и медленно топтался из угла в угол, потом останавливался посреди комнаты и тихо, четко произносил длинное научное название своей темы.
И — все. Был в свое время кандидат — Карлюк Карп Степаныч, но в нем не было человека. Потом попробовал проснуться в нем человек — не стало кандидата, Карлюка Карпа Степаныча. Так и не могли они жить вдвоем: либо один, либо другой.
Все это очень печально… Очень! Трудная обстановка получилась в науке.
Эпилог
Прошло четыре года. Много произошло разных изменений в жизни, много ликвидировано ненужных учреждений и комиссий. Много полезного сделано и в сельскохозяйственной науке. Диссертации теперь защищают совсем по другим правилам, а не по тем, что составил Карлюк.