Вот она, поляна. Как всегда, как в любое время года, усыпана белыми цветами. Большими и маленькими. А посредине Рэдди неизбежно увидел её.
Оля восседала на своём любимом гамаке, как всегда, нелепо торчавшем концами вверх, те обрывались прямо в воздухе, подвешенные к невидимым отсюда гравикомпенсаторам. Она сидела, чуть покачиваясь, полоска интера на её глазах помигивала красным огоньком, она с кем-то разговаривала, вернее выговаривала опять за что-то, если Рэдди правильно понял выражение её голоса, который с такого расстояния едва до него доносился. Рэдди кивнул свои мыслям, неслышно подобрался поближе и вот так, одним прыжком вальяжно развалился у её ног, усилием воли сдерживая натруженное дыхание.
Оля была великолепна, на ней был почти такой же сарафан, как и в день их второго знакомства, разве что рисунок ткани неуловимо отличался. Тонкие её плечи были напряжённо расправлены, словно её собеседник был неподалёку и был способен оценить эту боевую грацию, в руках у неё была зажата угловатая сенспанель, привычно казавшаяся чем-то чужеродным в хрупких птичьих пальчиках.
— Но и вы тоже должны меня понять!.. — брови её нахмурились над непроницаемо-чёрным щитком интера. — Хорошо, в таком случае обязательно свяжитесь со мной, когда всё будет решено. До свиданья, Сертан.
Оля сжала ладонь в кулачок и нетерпеливым жестом стукнула себя по коленке, выпуская сенспанель из рук — Рэдди едва успел рывком подхватить её у самой земли — затем лихим движением она сняла дурацкий прибор, мешавший Рэдди подробнее рассмотреть тонкие чёрточки её лица.
Он аж жмурился от удовольствия, было крайне интересно наблюдать за всплеском эмоций на её лице в тот момент. Его развалившаяся туша повсеместно производила впечатление на слабые женские сердца.
— Девушка, — произнёс он, — разве можно на такой нежной зелёной травке разбрасывать всякую гадость? — Рэдди двумя пальцами покачал немного сенспанель на весу, чтобы потом одним щелчком отправить её подальше, — да ещё делать это такими хорошенькими ручками, ай-ай-ай!
— Опять паясничаешь? — догадалась она.
Поднялась с гамака и с показной укоризной посмотрела на него сверху вниз.
— Надеюсь, ты…
Однако зря она надеялась. Рэдди уже был в прыжке. Одно точное движение тела, он на ногах, хватает Олю в охапку и несётся в сторону леса.
Оля взвизгнула и принялась вырываться — так, для виду. Им обоим нравился спектакль, который шёл на этих подмостках уже не первый сезон.
Мелькали деревья, пахнуло в лицо крепким ароматом смолы, озеро вынырнуло из-за деревьев, как обычно, целиком и сразу, голубой зрачок, без устали всматривающийся в голубовато-зелёные небеса.
Только бы там, и правда, никого не было. А то в прошлый раз неловко вышло, — думали, верно, они оба, глядя друг другу в глаза. От этого Рэдди тут же зацепил неловко подвернувшийся под ноги корень, и они чуть оба не увалились на землю.
Рэдди изо всех сил совершил немыслимый прыжок только для того, чтобы с третьим и последним на сегодняшний день, окончательно испортившим беличьему царству аппетит воплем низринуться в пучину вод. Естественно, совместно со своей драгоценной ношей. Визг же, который при этом издала Оля, плавно так перешёл в ультразвук, сотворив вокруг и вовсе глобальный падёж поголовья.
Это позже, когда оба оказались на солнечном берегу, она, отчаянно хватая ртом воздух, почти членораздельно проскрежетала:
— Рэдэрик Ковальский, ты мне за это ответишь! Мой любимый сарафан безнадёжно испорчен!
— Да ну тебя, я тебе сто таких же сотворю! — заговорщицким тоном пообещал он, аккуратно развешивая свои шорты на ближайшем живописном кусту сушиться.
— Чего не хватало! — ответила она, чиркнув по боковому шву ладонью и выскальзывая из послушно расступившегося платья. — Таких в стандартных модулях нету, а мою программу домовой наверняка засунул в такие дальние дали, что пока он их найдёт…
Оля лёгким, словно струящимся движением подняла руки вверх, подставляя обнажённое тело слепящему светилу, упоительно потянулась. Рэдди в ответ замурлыкал. Надо что-то сказать, сделать. Шаг, другой, да обними ты её, болезный!
— Оля, я тебя снова люблю!
— Снова? А я тебя что? Эх, ты, дурачок-дурачок… дурачок… — её голос стихал, становясь всё слабее.