Карстен пояснил, что Франконию присоединил к Баварии Наполеон, но после Венского конгресса она так и осталась в составе Баварии. Все надежды франконцев затем были на Бисмарка. Потом — на Веймарскую республику, потом — на Гитлера, потом — на американцев. При объединении Германий франконцы опять надеялись, что произойдет передел федеральных земель… Все напрасно…
После нескольких литровых кружек франконского светлого я уже вовсю болтал по-немецки, может быть даже — на франконском диалекте. Последнее, что я помню в тот вечер, — крестьянские дети, бегающие по столам между пустых кружек, и спящие за ними франконцы…
Утром беседовал с хозяйкой о ее «экологическом» бизнесе. Особое впечатление на меня произвели вегетарианская еда для кошек и собак, минеральная вода, разлитая в бутылки в полнолуние, и «чай силы», производимый из обычного зеленого чая и соответственной упаковки.
От минеральной воды, разлитой в полнолуние, нас отвлекло величественное зрелище шествия франконцев. Оставляя мерседесы у подножия холма, нескончаемым потоком шествовали добровольные пожарные команды окрестных деревень и городов. В стальных касках, начищенных до зеркального состояния, с хоругвями, венками, с гербами, развернутыми знаменами, на тракторах, под марши духовых оркестров, с торжественными лицами, неуклонной поступью вверх на гору шествовала другая Германия. Вернее, та же самая, что и 65, и 90, и 1000 лет назад, и, наверное, 2000… С совершенно иной исторической перспективой, с другой памятью, в фокусе которой — совсем иные ценности.
Из Иммельдорфа Карстен повез нас проселочными дорогами — конечно же, из соображений экономии — за автобан-то ведь надо платить! Вообще, экономия по-германски — довольно причудливая вещь! Это не вполне рациональное европейское желание сэкономить вопреки результату можно пояснить на паре примеров. Ну, скажем, Кристоф говорит, что хлеб в этом супермаркете мы покупать не будем. Он знает по пути деревню, в которой выпекают хлеб дешевле (и лучше). Мы сворачиваем, делаем крюк к этой деревне, в которой он еще посещает какого-то церковного старосту, в результате чего остается недостаточно времени, чтобы успеть в Гамбург на концерт, и ему приходится гнать на предельной скорости со сверхнормативным расходом бензина. Один мой знакомый поэт рассказывал о своем швабском администраторе, который не прислал ему приглашения по факсу, так как в факсе было целых два листа, и тому пришлось лететь в Германию через Брюссель, что в итоге опять же отразилось на кошельке того же швабского администратора…
Так или иначе, но путь наш пролегал теперь в Дрезден через чрезвычайно живописную малонаселенную местность, так называемую саксонскую Швейцарию. Кристоф сообщил, что мы выступим на концерте в Нойштадте, анархистско-хиппическом пригороде Дрездена, германском аналоге копенгагенской Христиании.
Собственно говоря, мне никогда не приходилось играть на территории бывшей ГДР за пределами Восточного Берлина. Новый опыт превзошел все ожидания. Как я понял, Нойштадт, вернее те несколько кварталов, в которых проходил «фестиваль», — это что-то вроде сквотоподобного района, по которому в вечерние часы фланировали анархического вида восточногерманские бородатые и лысоватые интеллектуалы с косичками, в драных шортах и шлепанцах на босу ногу, да девушки в стиле гранж в высоких солдатских ботинках и легких летних муслиновых платьицах. Дети развлекались на каких-то громко грохочущих железяках из чего-то похожего на конструктор из старых молочных бидонов. Пространство охранялось двумя тысячами германских полицейских, в воздухе постоянно барражировали 2 вертолета — об этом мне взахлеб восторженно поведал организатор нашего вступления, сам, как оказалось, фри-джазовый саксофонист…
Галерея, куда мы приехали, оказалась вовсе не местом для выступления, а местом для ночлега — на полу. Играли мы на Т-образном перекрестке, где был установлен огромный горящий чурбан. Публика — анархисты, хиппи, маргиналы всех мастей — сидела прямо на булыжниках. В воздухе стоял запах травы…